Когда я жил в Ташкенте, узбеков называли титульным населением. А титульное население всех нетитульных, кому узбекский язык не был родным, называло урусами, то есть русскими.
Сами же себя русские-урусы ревностно делили на оренбургских казаков, эвакуированных евреев, спасшихся от геноцида армян, антифашистов-греков, заблудившихся в войне поляков и прочие этносы переселенцев в город хлебный. Дед одного из моих друзей, русского по паспорту, был швед.
В Германии та же история — русскими зовут всех въехавших из бывшего СССР, от немцев Поволжья до чеченцев. В Израиле, в Штатах, в Австралии, в Канаде, далее по глобусу везде, ровно то же самое. Если хотя бы дома говоришь по-русски, ты для титульного населения русский. Точка.
Инороссы, иначе не скажешь. Ибо хотим не хотим, а продолжаем частью существа жить в ИнорОссии. В некоей странной, вроде и несуществующей уже, самими полузабытой, нерусской России, которую влечем с собой переездами через все пределы, подобно ветхим грамотам и метрикам, альбомам с серыми, изумленными, давно перемершими родственниками. Но это «вроде» ничего не стоит, потому что именно эта, русскоязычная часть нашего существа оказывается самой устойчивой в нас, поддерживает нас во всех передрягах, стальными скрепами стягивает наши семьи.
Сначала с нами, затем уже и сами, живут оседло или далее перебираются из страны в страну наши дети. И пусть они считают себя уже французами, израильтянами, немцами, американцами. Но все равно — и они инороссы тоже, это рано или поздно проявляется в них неизбежно.
За четверть века ИнорОссия стала едва ли не всепланетной. Но, как была в свое время в титульных окраинах, так и остается на всех материках сплетенной личными связями с коренной Россией, вгрызшейся сейчас в остатки своих исторических земель.
В это сплетение явного с невидимым и разрослась Семнадцатая республика, бывший Союз.