Абсолютно возможное. И столь же несбыточное?
Владимир Соколов
журнал “Москва”, июль 1996 г.
Я не политолог и не берусь с научной достоверностью формулировать национальные цели и интересы России. Я не астролог и не предсказываю будущего даже самому себе. Но я живая клетка нашего сообщества, читаю наши газеты и смотрю наше телевидение, каждое утро оказываюсь во множестве взаимосвязей с другими людьми, каждый вечер подвожу итоги дня и размышляю о том, что будет завтра. Как все мои сограждане.
Другое дело, что публицисту по роду занятий положено улавливать растворенные в потоках слов, порой не высказываемые или даже неосознанные чаяния сограждан. Из потоков мнений и событий он обязан выделять тенденции, сегодня спорные и, может быть, сомнительные, однако имеющие шанс через время превратиться в очевидные всем — и даже как бы всегда существовавшие — установки для действий миллионов людей.
Что с нами происходит?
Того, что происходит в нынешней России, не бывало прежде ни с нею, ни с какой-либо другой страной.
Еще кружатся на орбитах памятники нашего космического могущества, но придумавшие их ученые работают в лабораториях других стран, а если дома, то на другие страны. Еще славится в военном мире наша оборонка, покупаются за валюту российские танки, зенитные комплексы, вертолеты, но уж больше огребает, пожалуй, «русская мафия» контрабандой наркотиков и того же оружия, поставками за рубеж живого товара — наших девушек и детей для проституции. Еще празднуются дни победы СССР над колоссальной военной мощью гитлеровского вермахта, за которой стояла экономическая мощь всей Европы, но вот уж полтора года российская армия топчется в крошечной Чечне, не умея справиться с «бандитами», коих численности наберется едва на дивизию.
Не бывало ни с кем и такого, чтобы в мирное время всего за несколько лет собственное промышленное производство упало наполовину, а сельское хозяйство свелось едва ли не к огородничеству. Проправительственные СМИ упирают на изобилие в магазинах, какого не было при социализме, на рост накоплений у населения, положительное сальдо российского экспорта и прочие достижения демократии, но природу не обмануть пропагандой, — здоровым и умножающимся может быть только общество с развитой собственной экономикой. Российское же население вымирает не первый год, причем все возрастающими темпами. (Не так давно, в конце мая, прошло заседание одной из комиссий Совета Безопасности России, посвященное ухудшению демографической ситуации. Официально констатирована «естественная убыль» россиян со скоростью 1 миллион человек в год, причинами чего признаны «спад промышленного и сельскохозяйственного производства, социальное расслоение, нездоровый образ жизни людей, высокий уровень потребления алкоголя, высокий уровень стресса, а также неблагоприятные экологические изменения».)
Перечень небывалых и нарастающих несуразностей может составить отдельную книгу, да только не в них, несуразностях, уже дело. Никогда в истории государства Российского не было такого вакуума целей, как сейчас. Какие там новые горизонты, когда речь уже идет об элементарном выживании нации! Но ведь и о выживании не говорят, за национальные цели выдаются победы на ближайших выборах, выплата зарплат (давно заработанных!) и пенсий (до которых не все получатели дожили), снижение процента инфляции и т.п. При этом – что совсем поразительно – никогда еще наше общество не было так информировано в малейших деталях происходящего с ним — и не было так безразлично к своей судьбе. Тема коллективного будущего россиян вовсю используется политическими силами, внешними и внутренними, в борьбе за контроль над страной и ее ресурсами, а сами мы твердим свое извечное: Бог даст, хуже-то не будет…
Вряд ли когда-либо проявлялось с такой отчетливостью традиционное фаталистическое нежелание большинства россиян осознать реальное состояние своей страны, сложить общеизвестные детали в мало кому интересное целое, осмыслить положение России, в котором она оказалась после целой цепи катастроф последнего десятилетия. Как ладошкой от слепящего солнца, заслоняемся простыми объяснениями…
Кризис?
Вот слово, которым нынче объясняют всё. Какую проблему ни возьми, ее немедленно свяжут с кризисом экономическим, либо кризисом политическим, либо кризисом государственным, финансовым, военным, правовым и далее по списку…
И это чрезвычайно оптимистическое толкование, ибо кризис рано или поздно наступает во всякой болезни, а при верном лечении отмечает начало выздоровления. Да и не может кризис продолжаться долго. Вот и мы, мол, соберемся с силами, накопим денег, примем умные законы, реформируем все, что следует реформировать, да еще «семерка» поможет кредитами, и рванем наконец к процветанию, займем достойное место среди цивилизованных народов, вольемся в мировой рынок со своими товарами…
Что ж, если Россия действительно всего лишь вошла в очередную кризисную полосу своей истории, то выйти из нее, наверное, сможет именно так, как советуют правителям отечественные и западные специалисты по кризисам: мобилизовав и перегруппировав свои по-прежнему огромные ресурсы, найдя по некоему направлению реформ общественный консенсус, выстроив эффективную систему управления, запустив в экономике рыночные механизмы, определив свое новое место в мировом хозяйстве. И это все разумные, проверенные опытом других стран, отличные советы.
Но наши нынешние правители почему-то никак не могут выполнить их в полном объеме, необходимом для успеха. Все получается тришкин кафтан. И нет никакой уверенности, что это смогут сделать их сменщики. Потому что дело тут не в квалификации политиков и экономистов, а в том, что наша страна вовсе не в кризисе. Она разгромлена в холодной войне. А это не одно и то же.
Никто ведь не скажет, что в результате Второй мировой войны Германия и Япония оказались в кризисе. Эти страны были именно разгромлены. Их народы были деморализованы. Многие годы чрезвычайного напряжения всех сил, каторжного труда, вооруженной борьбы, лишений и потерь — все это не только не привело к обещанной цели, но кончилось поражением. После многих лет убежденности в собственном превосходстве, исключительности, избранности внезапно оказалось, что их идеология преступна и теперь их будут перевоспитывать по чужим образцам. Население этих стран было дважды ограблено: своими правителями, на нужды войны, а затем репарациями победителей. Численность сильно уменьшилась из-за военных потерь, недоедания, болезней. Огромные части довоенных территорий были отчуждены, оставшиеся земли контролировались оккупационными войсками. Предприятия, жилье, системы жизнеобеспечения были сильно разрушены. В обращении ходили чужие деньги. Прежние законы потеряли силу, новые некому было принимать. Главной силой после оккупационных властей стали свои бандиты.
До слез совпадает с нынешней российской ситуацией – конечно, с поправкой на особенности проигранной войны. Нет, слава Богу, массовых разрушений и миллионных жертв, однако население страны все равно ведь уменьшилось наполовину, да и продолжительность жизни оставшихся резко упала. Сбережения, социальная защищенность, имперские амбиции и даже элементарное самоуважение нации – все аннулировано. Растерзана в клочья ткань родственных и дружественных связей, охватывавшая ранее весь СССР. Хозяйство деградирует, и к этому привыкли. На всех этажах общества утверждается общеуголовная мораль. Организованная преступность уже контролирует целые отрасли экономики и государственные структуры, срастается с аппаратом власти. В духовной сфере господствует англоязычная массовая культура, доллар стал основной валютой. Нет разве только оккупационных войск, ну так ведь в холодной войне никакие войска не задействовались впрямую.
Однако главный результат всякого разгрома – разрушение государственных форм существования побежденных народов. Ясно, что в этих условиях вопрос об их национальных интересах решается победителями. А больше некому. Побежденные бывают настолько оглушены и потрясены, что немецкий народ, например, безропотно воспринял свое разделение на две противоборствующие части. А самурайский дух был подавлен до такой степени, что Япония с благодарностью приняла абсолютно чуждую ее менталитету, сочиненную оккупантами конституцию и даже едва не отказалась от японского языка, пожелав заменить его английским. И это всем казалось естественным. Как и то, что именно Сталин, Черчилль и Рузвельт, приведшие к победе свои народы, вправе указывать миллионам потерпевших поражение японцев и немцев, как им следует жить в будущем.
Что же мы видим сегодня в России? В принципе то же самое.
При этом нынешнее состояние страны не возникло вдруг (как развиваются обычно экономические и политические кризисы — заставая врасплох опытнейших экспертов и политиков). Оно есть следствие длинной цепи продуманных и хорошо подготовленных шагов, буквально каждый из которых «до того» обсуждался в обществе, имел своих сторонников и критиков, предварялся мрачными предсказаниями в прессе и аналитических записках — и несмотря на это, всякий раз производился, оборачиваясь очередным ударом по обществу, хозяйству, государству, то есть по национальным интересам страны.
Нет смысла перечислять эти шаги (от «регионального хозрасчета» и «парада суверенитетов» до военного вторжения в Чечню, до очередных президентских выборов). Главное, что все они в той или иной форме одобрялись и поддерживались Западом (а какие инициировались,— о том со временем скажут архивы спецслужб). При этом Запад, очевидно, вовсе не задавался целью ущемить национальные интересы России. Ему вообще нет дела до наших национальных интересов. Он действовал и действует в своих интересах, каковым, очевидно, противоречит само существование на одной с ним планете трехсотмиллионной, сплоченной, вооруженной до зубов, антикапиталистической, да еще и нацеленной на мировое лидерство державы.
В этом утверждении нет ничего антизападного, как нет и просоветского. Это только констатация исторического факта. Сплоченный Запад, действуя в собственных национальных интересах (которые нет смысла здесь обсуждать), точно так же будет стремиться размыть, ослабить, разобрать на безопасные для себя мелкие государственные образования любую складывающуюся где-либо в мире мощную силу, военную в особенности, которая действует вразрез его интересам, а уж тем более способна нанести ему ущерб. И не имеют смысла рассуждения, вправе ли Запад вести себя подобным образом, моральны ли его операции на Ближнем Востоке и в Евразии. Руководство Запада знает, в чем его интересы, защищает их без колебаний, его операции эффективны — вот и весь сказ.
Другое дело, почему подобным образом не вело себя руководство СССР, а затем России. Вряд ли причина лежит в неясном понимании национальных интересов. Для защиты нажитого добра вообще не нужна какая-либо концепция интересов. При тех военных и промышленных ресурсах, какими располагала страна вплоть до 1991 года, достаточно было инстинкта самосохранения (у народов воплощающегося в чувстве патриотизма). Не оказалось именно его.
Дипломатический разгром
В 1990 году в университетском городке Блумингтон, штат Индиана, на конференции по проблемам Арала я познакомился с симпатичным американцем — этакий грэм-гриновский интеллектуал с седой бородкой клинышком и прозрачно-голубыми проницательными глазами (кстати, самого его тоже звали Грэм). Он представлял известную исследовательскую корпорацию RAND, исследующую что угодно и для кого угодно, однако же большей частью выполняющую заказы ЦРУ. После нескольких разговоров за полночь знакомство наше перешло во взаимный интерес. Грэм не только не пытался косить под университетского профессора, но как-то едва ли не сразу упомянул, хотя и вскользь, что до работы в RAND трудился непосредственно в ЦРУ, имеет офицерский чин (полковника, кажется) и руководил там отделом прогнозов. Разумеется, не климатических.
Мне было тогда не важно, полковник он или кто, я видел потрясающе эрудированного в советских делах человека, и это был отнюдь не враг моего народа. Перед историей России и созданной ею великой цивилизацией он преклонялся, любил и так умел на эту тему поговорить — куда там нашему русофилу. Но Советский Союз как систему ненавидел и этого не скрывал. Полжизни прожив в разных азиатских странах, зная, кроме русского, восемь восточных языков и два европейских, будучи буквально помешан на культурах Востока, воспитывая усыновленного корейского мальчика, этот американец психологически был неспособен пожелать какого-либо зла другому человеку. Грэм бывал затем и в редакции «Литгазеты», где я работал до 1991 года, и в редакции газеты «Век», которую я создал в 1992 году, приглашал и меня пару раз выступить в его корпорации. А однажды мы проехали с ним все среднеазиатские республики, встречались с президентами Каримовым и Акаевым, с новоявленными бизнесменами и патриархами кланов, сиживали на приемах и в чайханах — много чего было. А сколько и о чем мы с ним переговорили, того хватило бы на пару книг.
Добавлю, что Грэм был личным и довольно близким другом президента Картера, а всеамериканскую известность получил, когда представил другу-президенту предсказание своего отдела, что в Иране очень скоро разразится политический кризис, шаха погонят из страны взашей, а с ним американцев тоже, и воцарится аятолла Хомейни. Называлась, кажется, дата этого события. Президент отмахнулся, ибо данные разведки и дипломатов ничего подобного не предвещали. Кризис все-таки произошел по Грэму, его прогноз попал в прессу и стал причиной крупного скандала.
Упоминаю все это лишь в подтверждение факта — этот осведомленный человек всегда точно знал, о чем говорил. И он говорил мне, что в своих анализах ситуации он сам и его отдел вплоть до 1986 года исходили из того, что Советский Союз обладает такими ресурсами в экономике, такой внутренней политической устойчивостью, которых достаточно для противостояния Соединенным Штатам в качестве второй мировой сверхдержавы еще от 50 до 150 лет. Дальнейшие перспективы терялись в дымке вероятностей того, что может случиться с самими Соединенными Штатами.
Единственное событие, которого не могли предвидеть лучшие аналитики мира (и это он мне тоже говорил), — приход к власти в Советском Союзе такой личности, какой оказался Горбачев. И что бы сейчас ни плели о том, что Горби провела на пост генсека хитроумная Тэтчер, американцы целый год присматривались к новому генсеку, подозревая дьявольские каверзы КГБ в его инициативах, необъяснимых для нормального правителя «империи зла».
Менее всего хотелось бы сейчас вдаваться в рассуждения о роли Горбачева в мировой истории, как и в истории СССР. Но следует сказать о том, что именно в его правление холодная война, начавшаяся вскоре после окончания Второй мировой с известной фултонской речи Черчилля, перешла из почти сорокалетнего противостояния равных противников (которое, по Грэму, могло бы длиться еще десятилетия) в фазу нарастающего превосходства Запада. И не потому, что Запад начал внезапно усиливаться. А потому, что трещины пошли по всем границам стран – участниц Варшавского Договора и внутри этих стран, и все это — вслед за глубокими трещинами в высшем эшелоне власти Советского Союза. Ибо был нарушен главный принцип всякой власти: внутренние противоречия в системе должны решаться внутри самой системы, по отношению же к внешнему миру она должна при любых обстоятельствах выступать монолитом.
Сора из избы не выноси, в простодушной мудрости советует русская поговорка. Царство, разделившееся в себе, не устоит, — более высоким слогом, но о том же, по сути, предупреждает Библия.
Китай десять лет доказывает примером, что даже ортодоксально коммунистическая, многонациональная, экономически отсталая держава может с успехом вести хозяйственные реформы, не разрушаясь при этом, не скатываясь в смуты и не переживая даже сколько-нибудь заметной инфляции. Но это возможно лишь при условии, что весь период реформ – и осуществляя эти реформы! – будет эффективно работать построенный прежним режимом механизм власти, ибо другого в этом обществе нет. По ходу дела старый механизм модернизируется, в нем меняются люди и установки, в целом он постоянно приспосабливается к новым условиям и задачам, – но все эти вопросы решаются внутри руководящей группы, без апелляций к публике, а тем более к мировому общественному мнению, и только исходя из интересов самой этой власти. Каковым, очевидно, вполне отвечает нынешний рост благосостояния китайского народа, укрепление экономики, военной мощи и политического веса страны.
Горбачев, апеллируя к Западу в начатых реформах, получил его безусловную поддержку, всемирную славу русского демократа номер один, даже Нобелевскую премию мира. Но власть утрачивал в той самой степени, в какой советскому народу и остальному миру становились видны разобщенность, безволие, глупость и мелочность кучки людей, из которых состоял верхний эшелон этой самой власти. И тут уж не имели особого значения промышленный потенциал страны, мощь ее вооруженных сил, интеллектуальные возможности нации и сырьевые богатства недр. В то самое время, когда советское общество должно было бы работать больше, осмысленнее и упорнее прежнего, оно, с увлечением наблюдая драчку в политбюро, само понемногу растрескивалось на «реформаторов» и «консерваторов», входило во вкус митинговщины, училось вышибать из оппонентов мозги в Карабахе, Ферганской долине, Приднестровье, — работало же, естественно, все меньше и хуже.
В этих условиях делом времени и дипломатической техники было разобрать на составные части Варшавский Договор, затем и сам Советский Союз, — ибо кто же, оставаясь в здравом уме, будет держаться за союзничество с сотрясаемой путчами, разрушающей собственную страну Москвой?
Падение Берлинской стены и Беловежское соглашение стали завершающими операциями по уничтожению коммунистической сверхдержавы. Запад приступил к восстановлению капитализма на «освобожденных территориях» Европы. Россия оказалась в полосе гражданских конфликтов и внутренних войн.
Холодная война шла опосредовано – не на полях сражений, а в переговорах, в подписаниях документов, в соревновании ресурсов, которые воюющие могли себе позволить вкладывать в гонку вооружений, в конкуренции военных технологий, размеров и оснащения армий, в международной торговле, в средствах массовой информации, но главным и решающим образом – в сфере культуры и идеологии. И так же опосредовано реализуются результаты победы в холодной войне.
Да, российские власти по-прежнему ведут переговоры и подписывают соглашения — но, в отличие от советских властей, уже на условиях Запада. Финансовая система России (а через нее весь экономический потенциал страны, любые возможности и направления его реформирования) жестко контролируется Западом. При этом доллар стал не только инструментом управления российским бюджетом, но и средством выкачивания огромных репараций, деликатно именуемых «бегством российского капитала за границу». Ресурсы России (от топлива и всевозможного сырья до умов, рабочих рук и генофонда) все без исключения к услугам Запада, причем по первому требованию и баснословно дешево. Армия, не так давно вторая в мире по военной мощи, утратила всякую боеспособность. Авиация и силы ПВО перестали существовать как целостные системы. Фактически ликвидирован Черноморский флот, резко ослаблен Балтийский. Ржавеют у стенки Северный и Тихоокеанский флоты. Новые корабли не закладываются, недостроенные режутся на металлолом. Стратегические силы сокращены до бессмыслицы и перестали пополняться новыми ракетами (причем оставшиеся никуда не нацелены, да и вряд ли смогут взлететь, а через несколько лет будут вовсе утилизированы). Оборонная промышленность парализована отсутствием заказов и безмозглой «конверсией». Состояние внутреннего потребительского рынка России контролируется системой кредитования международной торговли, ибо собственное производство страны покрывает едва половину ее потребностей, а по многим видам товаров уже не обеспечивает ничего. Большинство государственных структур косвенно, но весьма эффективно управляется сотрудничающими с ними западными фирмами, учреждениями, фондами (контроль осуществляется через приглашения российских чиновников и парламентариев на Запад, оплату их проезда и пребывания там, помощь в открытии счетов, приобретении недвижимости, устройстве детей на учебу и т. д.). Системы связи, в том числе правительственные, сканируются техническими средствами Запада в любом необходимом ему объеме. Ключевые средства массовой информации контролируются всевозможными программами сотрудничества, пакетами акций, но прежде всего через регулирование потока рекламы от основного, то есть западного, рекламодателя. Высшая школа и наука в сколько-нибудь значимой части переходят под контроль западных фондов.
Но главные результаты победы Запада лежат опять-таки в идеологической и культурной сфере, и там они закрепляются всеми доступными средствами — от беспримерного потока американской кинопродукции, от тотальной западнизации телевидения и до забирающихся аж в сельские клубы солдат Корпуса мира, гринписовцев и кришнаитов. Впрочем, как раз в этой области результаты, пожалуй, скромнее всего, ибо жужжащий повсюду английский вызывает — в отличие от японцев — у россиян изжогу вместо желания его изучать, да и ренессанс коммунистов многим обязан этому беспардонному нахрапу. Однако же идеологические просчеты пока с лихвой компенсируются тем важнейшим обстоятельством, что все нынешнее подобие российского порядка, с трудом установившееся после катаклизмов 1991-1993 годов, почти целиком зависит от Запада — начиная от поддержки тех или иных борцов за власть до манипулирования поставками продовольствия, без которых нынешнее изобилие в магазинах в неделю рассеется как дым.
Так что слово «кризис» нашему случаю никак не подходит. Нынешнее состояние России требует иных терминов. «Мягкая оккупация», «контролирующее присутствие Запада» — приятного мало, но все ближе к истине. Впрочем, самым точным остается, увы, наиболее уязвляющий национальное самолюбие термин «дипломатический разгром».
Всякий кризис есть внутренняя проблема свободной страны. Все аспекты этой проблемы контролируются ее правительством, обсуждаются ее обществом. Решения по выходу из кризиса принимаются и выполняются также внутри страны, международные организации могут лишь советовать, помогать специалистами, кредитами, субсидиями — не более того.
Состояние же побежденной страны надолго становится заботой победителей, поскольку теперь уже им приходится определять пути и пределы ее преобразований. При этом, естественно, победители исходят из своих интересов. Как правило, они стараются, с одной стороны, превратить побежденного в стратегического и экономически выгодного партнера, а с другой стороны, исключить саму возможность восстановления его довоенной мощи. Так поступали американцы в отношении Японии и Западной Германии, так поступал Советский Союз в отношении Восточной Германии, Польши, Венгрии и т. д. А до того так поступали все победители в войнах со времен зарождения государств, и это всегда было нормой.
Говорю об этом опять же не для разжигания антизападных настроений, а для констатации: в современных условиях суждения даже крупнейших наших ученых о национальных интересах России, о концепции ее безопасности, о выборе исторического пути и прочих материях в том же духе суть упражнение умов, не более. Российским правителям они неинтересны, а если кому и нужны, то все тому же Западу в лице его различных фондов, обожающих заказывать нашим специалистам соответствующие исследования. Но цель этих заказов — прозондировать настроения российских интеллектуалов и политиков, а вовсе не вернуть России довоенный статус.
Впрочем, не бывает худа без добра. Если исследование не оплачено правительством, тогда оно не обслуживает его интересы и может вестись в режиме свободного поиска идей. Западу же важно ныне все, что русские думают о судьбах своей страны, включая самые завиральные выдумки и неосуществимые мечтания. А мы так, глядь, и набредем на что-нибудь стоящее.
Поэтому воспользуемся случаем и обсудим наши национальные интересы в вытекающих из состояния разгрома двух «неудобных» аспектах — принципиально различающихся между собой, но равно неприятных и нынешнему Кремлю, и «большой семерке».
Первый: представления Запада об интересах России, реализации которых служат все формы и методы его контроля над нашей страной.
Второй: собственные интересы России, могущие проявиться только после выхода из-под контроля Запада.
Представления Запада…
Собственно, их представления о наших национальных интересах ни в какой разработке не нуждаются, поскольку давно имеют ясное выражение в поддержке определенных действий российского руководства, в работе с банковскими и промышленными структурами, в контактах с министерствами и ведомствами, в связях с нашими партиями и движениями. Эти же концепции реализуются в сотрудничестве Запада с бывшими советскими республиками по периметру России и со странами бывшего Варшавского Договора. Сформулировать представления Запада об интересах России можно, например, следующим образом:
“Границы России лежат в пределах советской РСФСР, их контуры могут корректироваться, но только в сторону уменьшения”. Приветствовались бы, к примеру, возврат Японии Курильских островов и части Сахалина, передача Эстонии и Латвии сопредельных территорий, на которые они претендуют, со временем также возврат Германии Калининградской области. Не вызывают возражений передача Китаю земель вдоль Амура, заселение российского Дальнего Востока китайцами. Однако резко критикуются идеи о слиянии славянских государств под эгидой России, о возвращении Крыма, о переходе к России казачьих земель и присоединении русскоязычных сопредельных регионов — даже на основе референдумов.
“Государственное устройство России – президентская республика с разделением властей, федерация с тенденцией к распаду, многопартийность, регулярные выборы”. При этом Запад не смущает концентрация в руках президента поистине монаршей, абсолютно бесконтрольной власти, как не смущает превращение парламента в объект насмешек и удобный громоотвод для монарха. Поддерживается право Центра проводить карательные операции в непокорных субъектах федерации, вплоть до уничтожения городов, сел и тысяч мирных жителей. Абсурдное множество партий, регулярные подтасовки и подкуп на выборах не замечаются либо относятся к российской специфике, без которой «эта страна» существовать не может. Испытанный в третьем мире критерий — «имярек мерзавец, конечно, но это наш мерзавец».
«Всемерно поддерживается и развивается демократия. Ее главное средство — свобода слова, мнений и убеждений, ее главная цель — соблюдение прав человека”. Этот тезис табуирован наиболее жестко, его нельзя даже обсуждать, нарушитель автоматически зачисляется в стан коммунистов, то есть врагов России и всего прогрессивного человечества. При этом игнорируется все, что в российских реальностях противоречит этому идеологическому заклинанию. Например, отсутствие среднего класса и гражданского общества, глубокие традиции пренебрежения законом, массовое безбожие, болезненные национализмы меньшинств, укорененная и мощная плановость, феноменальная преступность и т. д. Не придается никакого значения тому, что свобода слова обернулась разгулом непристойности, а на оппозиционную печать и критику просто не обращают внимания. Не смущает и то, что во всей России на деле никому не обеспечено самое элементарное из прав человека — право на жизнь, не обеспечено даже возмездие отнявшему эту жизнь. Наконец, не обращается внимания и на то, что в народной лексике слово «демократ» по негативному заряду давно обогнало слова «коммунист», «бандит», «ворюга», «фашист» и даже, пожалуй, «интеллигент».
«Никакого особого российского пути не существует. Усилия государства и общества следует сосредоточить на экономических реформах и упрочении существующего режима, а во внешнеполитическом плане — на поисках нового места в мировом сообществе, адекватного возможностям страны”. Попытки выйти за указанные рамки объявляются атавизмами имперского самосознания и, мягко говоря, не приветствуются. Возможности страны (военные, промышленные, финансовые, союзнические и пр.) подразумеваются только в пределах, до которых ей будет позволено развиться в обозримом будущем.
«Экономика России должна как можно скорее интегрироваться в общемировое экономическое пространство”. При этом не обсуждается тот фундаментальный факт, что без серьезнейшей и всесторонней модернизации, которая потребует колоссальных средств и масштабной переподготовки кадров, без огромного труда всей нации и многих лет реконструкции экономика России может влиться в мировую только в качестве источника сырья, энергоресурсов, дешевой рабочей силы, а также «восточной промзоны» для размещения грязных, опасных и энергоемких производств. Подчеркиваю — факт не игнорируется, он очевиден и учитывается во всех раскладах, он просто не обсуждается как давно решенное дело. Собственно, такая интеграция уже идет, причем полным ходом.
“Вооруженные силы необходимы России на уровне минимальной достаточности”. Судя по нынешнему состоянию, этот уровень — полицейские акции внутри страны, да и с теми армия не может справиться. Говорить о ее способности к отражению агрессии не приходится. Впрочем, в «западной» концепции национальной безопасности России угроза нападения извне вообще не предусматривается. Ни с какой стороны. Враг России угрожает только изнутри, и этот враг — рецидив коммунизма. Его носители — коммунисты во главе с Зюгановым.
“Экспансия противопоказана России в любых формах, а в каких-то должна быть навеки исключена”. Не может быть и речи, в частности, о восстановлении военного блока стран Восточной Европы, радикальным средством против чего считается их вхождение в военный блок Запада. Хотя важны и другие факторы: плачевное состояние военной промышленности и вооруженных сил, хронические внутренние конфликты, деградация лидеров и системы. Делается и будет делаться все, чтобы не допустить восстановления прежнего влияния Москвы в республиках бывшего СССР, прежде всего в наиболее крупной из них – Украине. Сама собою стала невозможна на все обозримое будущее экономическая экспансия России — кроме некоторых смежных с нею зон, не представляющих интереса для более сильных стран. Известные хлопоты пока доставляет экспансия российской преступности, однако она уже ограничивается рутинными таможенными и полицейскими средствами, скоро будет сведена до минимума. Была угроза стихийного наплыва мигрантов из России, но и она своевременно пресечена ужесточениями в западном законодательстве и сокращениями квот — русские должны вариться в собственном соку. Единственная проблема, которая серьезно беспокоит Запад, но при этом остается нерешенной и все более нарастает, это угроза техногенных катастроф на территории России, способных вызвать глобальные катаклизмы. В этом направлении Запад может прийти к необходимости мер «прямого международного контроля», то есть фактической оккупации опасных объектов и прилегающих территорий.
“В сферах образования, культуры, науки, медицинской помощи и социальных гарантий Россия должна полагаться на возможности своего бюджета. Но их организация, а в значительной степени и содержание, должны строиться по западным моделям”. Этот тезис продвинулся в осуществлении едва ли не быстрее и далее прочих, результаты очевидны, и комментировать тут нечего. Ясно лишь, что дальнейшая реализация указанного «национального интереса» приведет к необратимым разрушениям именно того, что десятилетиями составляло специфическую силу российского интеллекта и духа, было основой здоровья и долгожительства нации, давало непоколебимую уверенность в завтрашнем дне. С другой стороны, среди буквально хлынувших в указанные сферы западных заимствований (лицеи, платное высшее образование, коммерческое телевидение и кинематограф, поп-культура всех видов и родов, меценатство и коммерциализация науки, страховая медицина, пенсионные фонды и т. д. и т. п.) до сих пор невозможно назвать ни одного примера, когда дело пошло бы лучше прежнего. Наоборот, во всем обнаруживается лишь массовое постоянное ухудшение показателей. Причина же вовсе не в том, что плохи сами по себе заимствования. В своей среде они дают замечательные результаты и немало способствовали победе Запада над Россией. Но для правильного действия они должны иметь западную среду, субъектом их должен быть западный человеческий материал. Сложится ли у нас подобная среда? Когда возникнет массовый «правильный» европеец на угрюмых российских просторах? Возникнет ли вообще?
Всего лишь восемь, причем довольно грубо взятых «интересов». Можно их перечислить восемьдесят восемь, а можно и восемьсот восемьдесят – детализируя, множа примеры и доказательства. Суть не изменится. А суть заключается в том, что в нынешнем положении России не позволяется ставить перед собой, а тем более добиваться, каких-либо целей, не отвечающих объединенным национальным интересам ведущих западных стран.
…и его государственный эгоизм
При этом следует еще и еще раз подчеркнуть отсутствие у Запада какой-либо враждебности, а тем более злонамеренности в отношении России. Для этого просто уже нет оснований, поскольку нет страха перед «красным медведем», «империей зла», «Верхней Вольтой с ракетами». В равной мере, полагаю, нет у Запада и особой корысти, в которой многие у нас его подозревают. (В конце концов, Россия не располагает никаким специфическим сырьем и не производит никаких особых видов продукции, которые нельзя было бы с меньшими хлопотами и риском, а часто и более выгодно, закупить в других частях света. Также и по части нашей привлекательности для Запада как бездонного рынка для сбыта его товаров вижу сильное преувеличение. Небольшие колебания спроса в полуторамиллиардном Китае, даже в восьмисотмиллионной Индии, значат для Запада в этом смысле гораздо больше, чем само существование нескольких десятков миллионов россиян, способных купить раз в месяц нечто на уровне пары джинсов. Основные же рынки для развитых стран – это другие развитые страны, именно там куются их основные доходы.)
Нет больше страха, нет злобы, еще нет серьезной корысти. Но нет и бескорыстного желания помочь, поделиться деньгами и знаниями. Ибо альтруизм возможен лишь в отношениях между людьми (многие западные люди приезжают к нам по собственной инициативе и действуют от себя именно как альтруисты). В отношениях же между государствами возможен только эгоизм. И если государства Запада поступают друг с другом, с Ираком, с Мексикой, с Россией и другими странами именно так, как они поступают, то исключительно потому, что подобные действия отвечают их государственным интересам. Других мотивов нет, и это правильно.
Азбуку сию, извините, полезно напоминать себе регулярно, чтобы не позволить сбить себя с толку объятиями друга Билла с другом Борисом, почетным местом в Совете Безопасности ООН, обещаниями кредитов и стульчика в «большой» якобы «восьмерке», беспокойством англичан, французов и т. д. о судьбе российской демократии, вообще всему на удивление дружному шаманству политиков разных стран (у которых, тоже не следует забывать, существуют ведь и личные интересы, не обязательно совпадающие с интересами их стран и народов).
И если мы согласны с этими очевидными истинами, то придется согласиться и с тем, что по собственному желанию Запад никогда Россию из-под контроля не выпустит. Как бы ни было хлопотно и дорогостояще «контролирующее присутствие», однако воскрешение сверхдержавы – да еще на новом витке, на рыночном фундаменте! – потребует усилий несказанно больших, а уж стоить может и всех накопленных богатств. Ведь даже в Германии, давно уж ставшей неотъемлемой частью западного мира, до недавних пор держали крупные контингенты войск — только ли в противовес советским? В Японии, индустриальной сверхдержаве, до сих пор остаются мощные оккупационные базы -только ли для баланса с нашим полумертвым флотом? Дружба дружбой, и даже бизнес бизнесом, а так оно американцам спокойнее…
Но означает ли это, что действующий сценарий «мягкой оккупации» России — единственно возможный и разговор о собственных ее национальных интересах не имеет смысла? Думаю, что нет, не означает.
Во-первых, правительства Запада сами испытывают множество трудностей, в том числе финансовых и организационных, их ресурсы не безграничны, действия не всегда согласованны. Поэтому далеко не всюду, где пытаются, они в состоянии осуществлять эффективный контроль поведения других народов. Собственно говоря, в желаемой мере это не удается нигде (Балканы и Ближний Восток — лишь самые красноречивые примеры), а во многих местах планеты это вызывает лишь яростное противодействие, ненависть и новые проблемы (как в Ливии, Ираке, Иране).
Во-вторых, в России — с ее великой и самостоятельной историей, с ее пространствами, с ее колоссальными явными и подспудными возможностями, с ее непостижимой западному рассудку непредсказуемостью, с ее подверженностью крупным страстям и чудовищным порокам, с ее наклонностью впадать в грандиозные заблуждения — сохранение хоть какого-то контроля возможно лишь при согласии и споспешествовании российских же правителей. Радикальная смена режима (или планов нынешней власти, что тоже не исключено) чревата опусканием по периметру страны очередного железного занавеса (есть на это политический опыт, целы кое-где и пограничные сооружения), чревата высылкой иностранцев, подавлением недовольных и укреплением позиций сложившихся — в том числе в национальных республиках — правящих элит, переводом экономики на автаркические рельсы. После этого Западу останется лишь с тревогой вслушиваться, что там за интересы вызревают за занавесом, да пытаться разглядеть со спутников новые шахты для пуска ракет.
В-третьих (и это стало бы самым большим сюрпризом для мирового господства Запада), Россия теоретически может совершить очередной прорыв в своей истории — если найдет в себе волю еще раз поставить перед народом долгожданно масштабные цели и если сможет задействовать в новом проекте государственного строительства лучший мировой опыт. Причем не только накопленный другими державами, но и свой же собственный. Все остальное, необходимое для мощного прорыва, у России есть. И в этом случае все средства и способы западного контроля будут походя сброшены, как нитяные путы, которыми лилипуты пытались привязать Гулливера к земле. С другой же стороны, не понадобятся и занавесы, ибо новый мировой колосс может вырасти только на глазах у мира и во взаимодействии с ним, с Западом в том числе. И уж, конечно, не понадобится никаких ракет. Ядерная дубина нужна для компенсации слабости и собственных страхов. Великой же России если будет суждено завоевать мир, то средством проверенным, надежным, безопасным: червонцем, способным перехватить у доллара роль мировых денег.
Это кажется невероятным? Более того, смешным? Что ж, полвека назад так же усмехались над жалкой возней разгромленных «бошей» и «япошек» в их развалинах. А страна «Иванов» цела, и недра все еще богатейшие в мире, и пожить как следует накопилась изрядная охота. Да и запрягаем так долго, что пора бы уж и в путь…
Допущения и цели
Поэтому дадим простор фантазии. Причем фантастическими будут лишь несколько допущений, все же остальное в наших рассуждениях строго обусловлено реальными возможностями, историческим опытом самой России и других государств, а также потребностями населяющих российские земли народов и их окружения.
Итак, допущение первое. В силу каких-то причин Запад теряет интерес или способность к контролю над Россией либо же очередная российская власть находит в себе мужество и патриотизм (а больше ничего и не понадобится), чтобы выйти из-под контроля Запада, не разрывая при этом с ним деловых, финансовых, политических, культурных и прочих сношений. Принимаются меры к иммунизации впредь руководства страны от иностранных политических влияний (возможно, достаточно будет повысить пределы досягаемости суда, усилить парламент и упростить процедуру импичмента, а с другой стороны, гарантировать руководителям страны в случае отставки или окончания полномочий более обеспеченную и защищенную жизнь в России, чем где-либо за границей).
Допущение второе. Образовавшийся после краха КПСС идеологический вакуум очищается от бессмысленного хлама типа «вперед к рынку» и «даешь демократию», накопившегося в период борьбы за власть. И целенаправленно, энергично, систематически заполняется новой идеологией, содержащей понятные массам, органические для России, желанные и достижимые цели.
Ясно, что такая идеология не может быть модификацией коммунизма — этот путь Россия прошла до конца, до упора в тупик, и на него никогда не вернется, какая бы партия ни оказалась у власти. Это следует хотя бы из того, что у нас более невозможна всеобщая вера в догматы равенства и братства, невозможна классовая борьба во имя диктатуры пролетариата, невозможны массовые репрессии во имя господства единой идеологии и т. д.
Но также ясно, что такая идеология не может быть провинциальной (а тем более колониальной) версией западной демократии, на этом направлении Россия топчется сейчас, теряя силы и время. Новая российская идеология не должна быть жестокой сказкой, как коммунизм, но и не может быть индивидуалистична, либеральна и прагматична в той мере, какая необходима для сколько-нибудь успешного действия западной демократии. Впрочем, что рассуждать, какая она должна или не должна быть. Все зависит от задачи, которую сумеют поставить перед обществом новые лидеры.
И если задача эта будет отвечать подлинным, освобожденным от чужих влияний национальным интересам России, тогда и станет вполне возможным «российское чудо», которое — в духе наших традиций — наверняка оставит позади все другие известные в международной жизни чудеса последнего полувека.
А свободные интересы формулируются иначе, нежели подконтрольные. Ибо меняется точка отсчета. Во главу угла приходится ставить не взгляды той или иной группы политиков, не потребности того или иного социального слоя, даже не цены мирового рынка на то или иное сырье. Как ключевую позицию, как базовую потребность всего расхристанного ныне нашего сообщества мы будем обязаны принять сохранение, укрепление и всемерное развитие унаследованной от предков цивилизации особого типа — славяно-тюркской в этнической массе, евроазиатской в истоках культуры, поликонфессиональной в традиции (с сильной православной доминантой), выстроенной на основе русской экспансии (порой неотделимой от миссионерства), создавшей усилиями сотни народов российскую государственность. Выражаясь короче, все мы россияне. Перед Богом и Историей. А уж ниже, «по жизни», делимся на русских, бурятов, татар, белорусов, узбеков, киргизов, украинцев, чеченцев, казахов и прочая, и прочая (и чем дробнее делимся, кстати, тем паршивее становится эта «суверенная» жизнь, тем больше крови и меньше хлеба)…
Так вот, если исходить из этой базовой потребности, то сформулировать подлинно национальные цели и задачи России можно, к примеру, так:
Целью российского общества является строительство сильного правового государства, имеющего всесторонне развитую динамичную экономику и эффективную политическую систему, способного защитить права и свободы граждан и обеспечить их реализацию на практике. Исторической задачей российского государства является сохранение генофонда, свободное развитие населяющих его народов, их языков, национальных культур, а также укрепление российской цивилизации и обеспечение ей достойного места в мировом сообществе.
Звучит, конечно, несколько декларативно, а по нынешнему плачевному положению общества чуть ли не издевательски. Ведь и сегодня власть охотно провозглашает большинство сих позиций, и в СССР деклараций на схожие темы было достаточно. Вся штука в том, что великие идеологические цели требуют для своего достижения соответствующих материальных возможностей. А их даже мощный Советский Союз не сумел наработать, куда тут остаточной, третьеразрядной РФ!
Поэтому оставим на время в покое великие цели и поговорим о создании предпосылок. Как всякое серьезное строительство, оно может идти лишь в строгой последовательности (фундамент, стены, перекрытия и т. д.) и состоит из вполне определенных этапов, ни один из которых обойден не может быть.
Оживление экономики
Прежде чем говорить о какой-либо миссии, Россия должна привести наконец в работоспособное состояние свое наличное хозяйство. Если власти зададутся этой целью, им придется выстроить в очередь следующие задачи:
– восстановление промышленности и сельского хозяйства страны,
– оздоровление финансовой системы,
– укрепление исполнительной власти.
Это не может быть очередная перестройка или новый приступ кампании реформ. Что реформировано, то реформировано, что не успелось — пусть работает как есть. А все вместе должно приспосабливаться к требованиям периода восстановления, который всегда и в любой стране рассматривается как чрезвычайный период в ее истории и предполагает чрезвычайные же меры, а не поиски и не эксперименты. Итак:
Производство. Главное требование — чтобы скорее заработали все наличные заводы и фабрики страны, восстановились заглохшие связи между производствами, село накормило наконец себя и город. Что, легко сказать? Но сделать не труднее, чем пришлось в свое время японцам и немцам, у которых все хозяйство, и даже большая часть жилья, лежало в руинах. Наша промышленность цела, города не разрушены, земля же не только никуда не девалась, но за годы запустения изрядно восстановила плодородие.
Более того, в России после распада СССР осталось свыше 70 процентов производственно-технического потенциала державы, примерно столько же пашни, ферм и прочих основных фондов агрокомплекса, а населения — только чуть больше половины. Одно это способно было в полтора раза поднять производство, а стало быть, и потребление на душу населения в сравнении с советским уровнем (для большинства, напомню, много превышавшим нынешний). Другое обстоятельство — резко снизилась численность армии, нет больше бремени непомерных военных расходов (Чечня не в счет, ее невозможно даже сравнить с содержанием в Европе целых армий, с боевыми дежурствами флотов и эскадрилий, с изготовлением вхолостую десятков тысяч танков и ракет). И это как минимум вдвое должно было поднять долю средств, направляемую на потребление. То есть россияне без реформ могли бы сейчас жить втрое лучше, чем жили в СССР! А живут втрое хуже, и прежде всего потому, что реформы свелись к переделу собственности, к приспособлению всей экономики к нуждам и требованиям Запада. Теперь ее следует срочно переприспосабливать к собственным нуждам, наплевав на любые другие соображения.
Пустить станок нетрудно — только кнопку нажать. Сложнее убедить вернуться к станку бывшего токаря (ныне «челнока»), обеспечить его инструментом и заготовками, решить, какие детали следует ему точить и куда они пойдут. Те же немцы в нашей ситуации первым делом провели бы всеобщую инвентаризацию наличных производственных мощностей, расписали бы перечень насущных потребностей хозяйства, которые можно удовлетворить их продукцией, рассчитали бы потребные ресурсы (рутинная работа, с которой, кстати, неплохо справлялся многократно проклятый Госплан) — и за дело.
Разумеется, практически все, что можно будет по этой схеме произвести — от аэробусов до дамских трусиков, — на Западе не купят. Но там бы не купили у нас и суперкачество, ибо свое не знают куда деть. Нам же следует производить не то, за что заплатят доллары (для экспорта хватило бы нефти), а то, за что охотно заплатят рубли, — товары для внутреннего употребления. Мясорубку не обязательно везти из Франции, а керосиновую лампу с Тайваня. Даже электрические лампочки не обязательно покупать у Siemens, советские тоже светили неплохо. За границей следовало бы закупать только то, что пока невозможно произвести дома, а главным образом – «заводы заводов», с помощью которых можно в сравнительно короткие сроки произвести массовую замену устаревшего оборудования и начать самим выпускать товары приличного качества.
Если не устраивать новых переделов собственности и ничего ни у кого не отбирать, а, напротив, гарантировать нынешним собственникам их имущественные права и право на доходы, то вот куда — в оживление и реконструкцию отечественного производства — вернутся из-за границы сотни миллиардов долларов, накопленных «новыми русскими». Вернутся, никуда не денутся, ибо нигде в мире не будет возможна такая колоссальная прибыльность инвестиций, как в России периода восстановления.
Еще надежнее сработает село. Но при условии целого комплекса защитных мер, потому что в наших условиях очень не скоро оно сравняется с западным по затратам энергии на единицу продукции. А без этого сегодня никакой производитель в России — ни фермер, ни колхозник, ни частник с приусадебным участком — не выдержит открытую конкуренцию с западным производителем. Поэтому стоит потратить лишку на горючее, электроэнергию и машины для нашего крестьянина, но обеспечить ему осмысленное занятие и приличный заработок, дать ему покупательную способность и человеческую жизнь. А взамен получить от него собственную продовольственную базу. И независимость, необходимую для решения всех дальнейших задач.
Финансы. Из самых продуманных планов при нынешнем состоянии финансовой системы государства не выйдет ровно ничего. И дело не в инфляции, не в бюджетном дефиците. Причина хвори — чужая валюта, доллар, проникший вирусом во все закоулки государственного организма и всюду диктующий, как кому следует поступать. Надо было очень хотеть оказаться под управлением извне, чтобы наводнить свою страну чужими деньгами. Хотя и от наших купюр население не шарахается, особенно в ближнем зарубежье. Но подлинный рубль — со звонкими копейками, «обеспеченный всем достоянием», имеющий законную монополию на хождение в своей стране, – это нечто совершенно иное, нежели одна полуторатысячная (!) часть троллейбусного талончика. И дело тут не в номинале. Японцы с итальянцами привыкли к своим гирляндам нулей и не стали сокращать их, даже остановив инфляцию. Дело в сознательном подчинении русского рубля валюте другого государства, а с нею и финансовой политике, и планам развития, и стратегии этого государства.
И если б только зависимость. Может, люди нам добра хотят, неразумным. Но чужая и более прочная валюта в стране есть не средство укрепления экономики этой страны, а средство ее ограбления — это аксиома мировой экономики. Механизм работает в нашем случае следующим образом.
В Россию последние годы ввозится по нескольку миллионов американских долларов в день. Понятно, в обмен на поставки каких-то партий сырья на Запад. И «твердые» эти чужие деньги лишь потому, что каждый доллар может быть по идее в любой момент предъявлен Америке для обмена на ее товар. Но с нашими долларами этого не происходит: товарообмен с США, как известно, у России невелик, и уж намного меньше ввозимых сумм. Что же происходит с «российскими» долларами?
Некоторая часть этой массы выходит за границу (с туристами, командированными, «челноками», перечислением от фирм) и покрывается товаром в Европе и Азии. И лишь часть этой части попадает в Штаты в «рабочем режиме», когда американец возвращает россиянину товар либо услугу. Но ведь нашей поставкой (нефти, никеля и т. п.) была покрыта вся партия долларов! Где остальное?
Остальное делится на две доли. Одна возвращается на счета западных банков, но уже в качестве собственности российских предпринимателей, и на Россию не работает. Работает на тот же Запад. Другая доля остается во внутреннем употреблении россиян (под матрацами обывателей, в воровских общаках, в оборотах ларечников и сейфах коммерческих банков) и сжигается внутрироссийской долларовой инфляцией, по темпам в несколько раз обгоняющей среднемировую. Весь свой бумажный век эти купюры проводят в России, заменяя в обращении рубль, пока не придут в ветхость и будут вывезены в США для уничтожения.
И если, скажем, половина долларов, полученных за танкер с нефтью, так и остается не покрытой товарами, значит, нефть куплена у нас за полцены.
Я уже не говорю о том, что инвалютные счета российских чиновников и политиков в зарубежных банках — безотказное средство управления их поведением. Не говорю и о том, что тонкие манипуляции поставками партий валюты, курсами на иностранных биржах, обменами купюр и т. п., позволяют скрытно, но весьма эффективно управлять извне экономическими и даже социальными механизмами страны. И уж совсем беззащитна оказывается Россия перед массовыми вбросами фальшивой валюты — хватай тогда ее добро вовсе даром, ничего никому за это не будет.
Восстановление экономики и свободное хождение чужой валюты есть вещи несовместные. Поэтому первым шагом в оздоровлении финансов должен стать у нас (как в двадцатые годы) категорический запрет наличного оборота и хранения на руках долларов, марок, фунтов и прочих иностранных денег. Вся инвалюта вынимается из-под матрацев, сдается в банки и зачисляется на личные счета. Но это, ясно, никоим образом не должно превратиться в конфиcкацию. Вы остаетесь собственником своих накоплений, вот только снять со счета сможете уже не доллары, а новые «твердые» деньги России (в двадцатые годы они назывались червонцами), стопроцентно обеспеченные как валютой, сданной вами в числе прочего населения, так и запасами государства — валютным и золотым. Червонец не заменяет и не вытесняет рубль, а ходит с ним параллельно. Червонец можно будет так же свободно купить за рубли по курсу, как доллар сейчас, можно хранить опять под матрацем, а можно взять с собой за границу, где его охотно обменяет на местную валюту банк. Тогда червонец будет (опять же как доллар сейчас) больше средством накопления и инвестирования, чем текущих расчетов. Рублями выдают зарплату, пенсию, стипендию, поэтому рубль инфляционирует, отражая состояние экономики и бюджета. Червонец жестко привязан к мировым деньгам или золоту, участвует в биржевых котировках Запада и не зависит от внутренних передряг.
Да, на весь период восстановления России придется иметь двойную денежную систему — особые деньги для текущих внутренних взаиморасчетов и выплат (рубль) и особые для внешней торговли и накоплений (червонец). Но она и сейчас двойная, только «внешнюю» часть системы контролируют другие правительства. А так обе части будут собственными. И это единственный способ поставить заслон расхищению ресурсов страны отечественным и иностранным ворьем, взять под собственный контроль восстановление хозяйства, самим определять условия выхода на мировые рынки.
Управление. И опять же из самых остроумных проектов восстановления экономики и финансов выйдет пшик, если государственная машина останется в нынешнем расхлябанном состоянии. Ничего не будет сделано, как требуется, если российский чиновник любого уровня будет по-прежнему рассматривать свое место лишь как вотчину, данную ему в кормление, по-прежнему не будет ни за что отвечать, включая собственный саботаж. Если где и необходимы настоящие реформы, причем по западным образцам, то именно в сфере исполнительности и ответственности государственных служащих.
Эта сфера никак не зависит от политического строя. И при демократии, и при диктатуре, и при монархии любое звено государственного аппарата должно срабатывать четко, быстро, согласно закону, ведомственной инструкции и приказам начальства. Больше от аппарата ничего не нужно. Но и на меньшее согласиться — значит провалить всю работу. Басни о неодолимой косности нашего аппарата, о беспросветных вековых традициях российского чиновничества и т. п., сочиняются и распускаются самим аппаратом, не желающим никаких перемен. Привести аппарат в требуемое состояние можно очень быстро. Но потребуются весьма решительные, жесткие, в чем-то даже жестокие меры высшего уровня власти.
Испытанный способ — кнут и пряник. С одной стороны, следует узаконить перечень официальных льгот, привилегий, премий и гарантий для государственных служащих и их семей, установить настолько высокие и твердые тарифы их вознаграждения, чтобы любое место “государевой службы” стало объектом жестокой конкуренции для соответствующих категорий людей. С другой же стороны, следует фиксировать общие суммы, выделяемые из бюджета на госаппарат (чтобы не увеличивать нынешние затраты), сократить его штаты и упорядочить структуру, разработать систему санкций за ненадлежащее исполнение обязанностей. Пользуясь сокращениями, безжалостно вычищать лишних. Законодательно усилить наказания за взяточничество и злоупотребление служебным положением. В среде чиновничества можно и нужно создать мощные стимулы для добросовестной карьеры, но в то же время держать над каждым столоначальником дамоклов меч увольнения и неминуемой кары за отступление от буквы закона. Это как раз та обстановка, в которой действует государственный аппарат наиболее демократических и развитых стран Запада.
Начинать приведение в порядок аппарата стоит с его репрессивной части – суда, прокуратуры, служб безопасности, милиции, органов следствия. Этим должен заняться достаточно высокопоставленный и легитимный орган государства (скажем, Верховный Суд или Совет Федерации). Зато уж, пройдя через чистилище сами, эти ребята с удвоенной энергией возьмутся за остальные части аппарата по всей стране. Власти останется только следить, чтобы они, усердствуя, не очень перегибали палку.
Так могут быть созданы (причем без всякой помощи со стороны) три главные предпосылки к восстановлению страны: твердые деньги, эффективное управление, работоспособное производство. Все остальное у России есть. Есть все необходимые природные ресурсы, источники энергии, базовые производства, транспортная сеть, жилье, квалифицированная рабочая сила, система подготовки и переподготовки кадров, научный потенциал, колоссальный и ненасыщенный внутренний рынок, большие возможности экспорта, неограниченный выбор импорта, относительно (пока) спокойные границы, а главное — уставшее от экспериментов, истосковавшееся по нормальной жизни население.
Репатриация
Годы восстановительного труда не могут быть заняты только хозяйственными заботами. По мере улучшения жизни все явственнее будет вопрос: что дальше? Ну, освободились от опеки, ну, зажили собственным умом и своим трудом, оделись-обулись, бандитов придавили, перестали бояться болезней и старости, детей нормально учим, культура ожила и в рост пошла. Хорошо. А дальше-то что?
Кажется, вот оно, время поставить грандиозную цель, мобилизоваться, засучить рукава и…
Нет, рано. Потому что к этому моменту (при условии, что все пройдет успешно и Россия выстроит прочный фундамент для дальнейших перемен) перед обществом во весь рост встанет проблема зарубежных русских.
То есть она и сегодня вполне существует, но вот на историческую родину русские рвутся только из тех мест, где совсем уж худое житье, и притом стреляют: из Таджикистана, Абхазии, Чечни… Причины прежде всего экономические, ибо в России зарубежных русских не ждут рабочие места, для них нет жилья и нет никаких перспектив. Есть и социальные причины: люди не хотят терять статус более квалифицированной, “белой” части местных сообществ, не хотят становиться гражданами второго сорта в сравнении с коренными русскими, менять образ жизни с городского на сельский и т. д.
По мере же восстановления России будут происходить одновременно два очень важных в этом смысле процесса. С одной стороны, неизбежный для таких периодов промышленный и строительный бум скоро создаст потребность в дополнительной рабочей силе и разовьет рынок жилья. С другой стороны, политически стабильная Россия, имеющая твердую валюту, действенную систему образования и медицинского обслуживания, развитую собственную культуру и при этом достаточно открытая миру, станет привлекательным местом для огромных масс обитателей третьего мира, которым в их странах подобные условия только снятся. Миллионы потенциальных иммигрантов, прежде всего из азиатских стран, толкущиеся сегодня перед закрытыми для них дверями Запада, переключат свой интерес на Россию. И она окажется перед очередным историческим выбором. Один возможный путь — распахнуть, как Америка в свое время, двери перед человечеством и провозгласить: «Придите, страждущие всего мира, и аз упокою вы!» Конечно, на деле может быть впущен далеко не всякий, может проводиться строгий отбор по здоровью, возрасту, квалификации и т. д. И все же поскольку Россия интересует пока только уж очень нуждающихся и отсталых, их наплыв приведет к слишком сильным изменениям состава нынешнего населения, к появлению резко отличных общин с их специфическими потребностями, к чуждым культурным влияниям, к непредсказуемым проблемам во внутренней и внешней политике. Но главное, в условиях уменьшения численности коренного населения, имеющего место сейчас, накат многомиллионной массы чужеродного элемента будет воспринят как угроза существованию русского и других внедренных в него народов. Причем угроза эта, если не принять специальных мер, может реализоваться очень быстро. Более того, именно в этом тревожном направлении движется нынешняя Россия, стихийно заселяемая кавказцами, тюрками, персами и китайцами, не имеющая ни сил, ни средств, ни воли, чтобы как-то регулировать этот процесс (а уж о предотвращении и речи быть не может!).
Другой путь — объявить, как сделал Израиль, Россию обетованной землей всех русских, других славян, других православных и вообще «русскоязычных», а уж затем принять государственную программу поддержки репатриации, сделать ставку на удовлетворение потребностей растущей экономики и крепнущего государства исключительно за счет репатриантов, ими же заселять восстанавливаемые и вновь осваиваемые районы страны. Этот процесс, будучи пущен, в несколько лет откачает из бывших советских республик 25 миллионов оставшихся там несчастных «колонизаторов». Да еще неизвестное, но заведомо большое число аборигенов, воспитанных в СССР на русском языке и культуре и не желающих прозябать в скудости национальных суверенитетов. И только так можно будет быстро остановить нынешний спад численности, а затем и добиться роста населения российского государства.
30 миллионов репатриантов за 5 лет — вполне реальная цифра. И это не так уж много. Даже столь масштабная, крупнейшая в истории страны репатриация даст прирост российского населения всего в 4 процента ежегодно. Зато само по себе такое увеличение числа рабочих рук вызовет экстенсивный рост производства, по нормативам советского времени, на 6-8 процентов в год (притом, что рабочие места для них готовы уже сегодня — тысячи сел пустуют, тысячи предприятий простаивают).
Однако есть и у этого процесса свои минусы. Во-первых, он «однократен». Когда основная масса репатриантов будет устроена, экстенсивный рост экономики за счет роста числа рабочих рук прекратится. Для сохранения темпов придется срочно искать другое средство. Во-вторых, очень трудно будет удержать переселенцев, в массе своей квалифицированных горожан, на сельских и других работах, не требующих их квалификации. Получив российское гражданство, они «перетекут» в другие отрасли и регионы, где смогут зарабатывать больше и жить лучше. И будут совершенно правы. Но разогретая экономика будет нуждаться в притоке все новых и новых рабочих рук…
Можно, конечно, надеяться, что нынешняя демографическая ситуация каким-то чудом вдруг сама улучшится. Но, во-первых, ООН в своих демографических прогнозах прямо говорит, что население России будет уменьшаться до середины будущего тысячелетия, причем в наибольшей степени сократится русская нация. Ясно, что только достаточно массовая, организованная репатриация сможет изменить эту перспективу. А во-вторых, одновременно будет усиливаться неслабый уже и сегодня напор нелегального проникновения иностранцев в Россию. По данным ФСБ в 1995 году в Москве число незарегистрированных китайцев превысило 50 тысяч, на просторах Сибири перевалило за миллион. Никто не знает, как создать непроницаемый барьер на границе в четыре с половиной тысячи километров со страной, население которой приближается к полуторамиллиардной отметке. И можно ли вообще это сделать…
Так что если пытаться все-таки сохранить от вымирания русский народ, создать ему условия для расширенного воспроизводства, то сделать это можно лишь в условиях нормального развития собственной экономики страны. А сохранять и поддерживать после возвращения репатриантов достигнутые темпы роста экономики можно, лишь открыв двери иммигрантам с Юга и Востока. Но при этом следует жестко контролировать и регулировать иммиграцию, добиваясь скорейшего превращения переселенцев в полноценных, патриотичных граждан России.
И к этому ответственнейшему шагу придется основательно готовиться. Ибо это будет тот самый момент, когда проблемы национальных интересов перестанут быть схоластикой и упражнениями для специалистов. Все российское общество будет тогда готово к их обсуждению. Более того, оно будет нуждаться в таком обсуждении. России, чтобы двигаться дальше без риска потерять самое себя, придется сформировать в общественном сознании и законоуложениях ясную концепцию будущего страны, ее облика и границ, ее нового места в мире. А в основу всего непременно ляжет историческая миссия державы, без ощущения которой Россия действовать просто не может.
Национальный вопрос
Русский этнос, его язык и культура были средством создания Российской империи, а затем СССР, на их основе происходило развитие этих сообществ, они же определили нынешний облик, ориентиры и обозримое будущее государств, образовавшихся из обломков’ Советского Союза. Русский этнос составляет четыре пятых в урезанной России. Очевидно, что если русскоязычной цивилизации суждено окрепнуть и выйти на просторах Евразии в новое качество, то в этом процессе русским уготована та же социальная функция, какую в становлении Америки исполняли выходцы с Британских островов.
Среди хлынувших в Новый Свет европейских народов именно англосаксы взяли на себя организацию общественной жизни, выработку новых норм поведения и морали. Освобождаясь от контроля Британской империи, суверенные штаты сохраняли английский в качестве языка межнационального и межгосударственного общения на Североамериканском континенте, а в их федерации продолжала господствовать этика протестантизма, отразившаяся даже в Билле о правах.
Спустя два с половиной века результат налицо: сильнейшая в мире экономика, устойчивая и продолжающая развиваться держава, сотни наций в ее составе, свобода в использовании гражданами любых языков, отправлении обрядов, развитии национальных культур. Но по сей день лишь английский остается государственным языком, в аппарате государства большинство составляют англосаксы (по мере приближения к ключевым структурам их процент еще нарастает), а президентами страны избирались (и, видимо, будут избираться впредь) только WASP – White Anglo-Saxon Protestant. Редкость и характер исключений (Джон Кеннеди был католик, но при этом представитель старого англосаксонского мощного клана) лишь подтверждают фундаментальный для США характер этой политической традиции.
При конституированном равенстве прав и возможностей всех национальностей и всех рас у американской нации в целом хватает здравомыслия признавать в качестве неписаной заповеди «разделение труда» по национально-культурному признаку. Причем это относится не только к сфере власти и управления. Торговлей овощами, фруктами и зеленью, скажем, в массе занимаются корейцы, а торговлей радиоэлектроникой и фотопринадлежностями индийцы, и это не вызывает социальных бурь. Большая часть банков издавна контролируется еврейскими кланами, в сфере организованной преступности господствуют выходцы из Италии и Латинской Америки, а вот суды, прокуратура, полиция и спецслужбы комплектуются по большей части опять же англосаксами.
Конечно, это не результат каких-то специальных договоренностей, а тем более законодательных норм. Работает то обстоятельство, что конкурентную борьбу люди выигрывают не только благодаря физическим или умственным данным. Не меньше, если не больше, значат родственные связи, национальные традиции в отношении к образованию, труду и закону. Огромную роль играют клановая взаимоподдержка, принципы наследования, корпоративность. Успехи (как и неудачи) закрепляются от поколения к поколению. И хотя всякие рассуждения об особенностях разных национальностей в США квалифицируются как проявления расизма, на деле американское общество достигло нынешней мощи и сохраняет устойчивость не в последнюю очередь благодаря «этническому» разделению функций.
Перед напором новых этносов коренные россияне смогут сохранить себя, удержать контроль над богатствами своей страны, цементировать новое сообщество и определять его культурный облик лишь в том случае, если заблаговременно примут меры по закреплению за собой ключевых позиций. И это не шовинизм, а условие гармоничного развития обновляемой России, необходимое не только для русских и других коренных российских народов, но в том числе для самих трудовых иммигрантов.
Ведь есть на этот счет и негативный опыт (к сожалению, наш же). Бомба под Советский Союз, как известно, была подложена не внешними врагами, а самодельным принципом национально-административного деления территорий, благодаря которому на этих территориях в два-три поколения сформировался особый тип национал-коммунистических элит. Обучаясь управлению в Москве, развивая культуру и экономику своих республик во многом за счет ресурсов России, республиканские национальные элиты становились все более недовольны своей подконтрольностью Центру. А в удобный момент просто разорвали страну на куски. И во всех тяжелейших последствиях этого шага, в обрушившихся затем на население этих республик крайней нужде, страданиях, конфликтах, войнах виновны те, кто в 1922 году провозгласил злополучное и до сих пор не имеющее аналогов в конституциях других держав «право наций на самоопределение вплоть до отделения».
Так что же, надо было «давить нацменов»? Боже упаси и сохрани! Достаточно было использовать опыт Российской империи, других многонациональных государств, научившихся к тому времени разумно сочетать возможности разных своих народов, балансировать их интересы, поддерживать национальное согласие в стране. Собственно, к тому времени уже были хорошо известны принципы, соблюдение которых обеспечивает в любой стране конкурентное равноправие наций и при этом не ставит под угрозу ее существование.
- Все народы имеют равный доступ к образованию, в том числе на родном языке. Но только свободное владение государственным языком открывает путь к высшему образованию, деловой и политической карьере.
- Все народы имеют право и возможность развивать свою национальную культуру. Но только включенность в общероссийскую цивилизацию открывает для деятелей культуры путь к успеху и признанию во всей стране, а через нее и в мире,
- Все народы, имеющие историческую территорию проживания, вправе сохранять и развивать на ней свои традиции, если они не причиняют ущерба соседям и не противоречат законам страны. Но административные границы территорий устанавливаются и изменяются верховной властью, исходя из интересов всего населения территорий, и не обязательно совладают с границами компактного проживания народов.
- Все народы имеют равный доступ в сферу управления территориями и страной в целом. Но ни один не имеет преимуществ по национальному признаку, в том числе в районах компактного проживания.
Из этих принципов в Советском Союзе первые два выполнялись превосходно, третий —, частично, четвертый не выполнялся совсем, А в Соединенных Штатах выполняются все четыре (судьба индейцев частный случай 3-го принципа). Поэтому об СССР теперь приходится говорить в прошедшем времени.
Достигнув на своем пути этапа преобразования Империи в Союз, Россия должна была открыть путь во власть всем желающим и способным, без разверсток по национальному признаку. Русским на несколько поколений хватило бы тех законных и естественных преимуществ, которые дает лучшее знание русского языка на территориях, заселенных большей частью ими же, а также на общегосударственном уровне. Тогда не могли бы возникнуть нынешние проблемы Крыма, Приднестровья, Северного Казахстана, Восточной Украины, Латвии. Еще более важно для государства, что иными были бы общественные ‘настроения в столицах практически всех союзных республик (кроме Еревана и Тбилиси), где русскоязычные всегда преобладали.
Зато не менее чем в половине областей и районов страны управление бы прочно держали в руках национальные кадры. Наиболее их активная и образованная часть, повысившая к тому же квалификацию в системе центральной власти, на общегосударственном уровне спокойно конкурировала бы с русскими, равно как и с представителями других народов. Но естественной бы считалась традиция, как в Америке, по которой страной руководит представитель самого многочисленного, культурообразующего народа. При этом высшие структуры управления, как и представительные органы власти, хотя бы в силу статистических законов примерно отражали бы национальный состав страны. Армия же и местные органы власти отражали бы его практически точно.
То, что все было сделано по-другому, да еще самым неудачным образом, — историческая ошибка России, которую нельзя повторять. Создавать внутри многонациональной страны устойчивые, преемственные национал-политические элиты категорически недопустимо. Общины — пожалуйста, культурные автономии — сколько угодно, специализация в отраслях хозяйства — всюду, где она эффективна. Но вводить национальный признак как условие власти одних людей над другими, как обоснование права контроля ресурсов и образа жизни в ущерб правам других проживающих здесь же народов — этого больше позволять нельзя.
И поэтому свидетельством готовности России к переходу в новое качество будет статус нынешних национальных автономий. Если все останется, как устроено сейчас, тогда можно забыть о развитии и доживать отпущенный историей срок, судорожно гася Чечню, Татарию, Туву — где загорится. Если же статус субъектов федерации к тому времени во всех существенных позициях уравняется, если губернаторами будут избираться или назначаться, независимо от их национальности, опытнейшие и лояльные администраторы, если при этом они будут присягать на службу стране и нести ответственность за нарушение присяги, тогда, благословясь, можно начинать. И то осторожно.
В этом случае в демографической и социальной сфере начнут происходить важнейшие для будущего процессы.
Иммигранты, плохо знающие русский язык, незнакомые с обычаями и культурой России, в первом поколении будут заполнять главным образом те социальные ниши и регионы, где эти знания не играют особой роли: малоквалифицированные массовые работы в сельском хозяйстве, рудники и шахты, строительство и прокладка дорог в отдаленной местности, мелкая коммерция, сфера обслуживания, поддержание чистоты и т. п. Поскольку труд их дешев, коренные россияне, занятые сейчас в этих низовых сегментах экономики, будут вытесняться в верхние сегменты — в расширяющиеся структуры крепнущего государства, которые требуют врожденной, так сказать, лояльности, владения русским языком, более высокой квалификации и образования. Ясно, что именно коренные должны будут в этот период пополнять собою армию, милицию, все уровни аппарата управления.
По мере нарастания потока иммигрантов коренные россияне (а в их числе, разумеется, отнюдь не только русские, но и татары, и выходцы с Кавказа, и российские немцы с евреями, и все прочие исконные жители страны) будут только укреплять свои господствующие позиции в обновляющейся России. Не по национальному признаку, а по преимуществу владения языком и культурой своей родной земли. И в этом на два-три поколения будет заключаться главный, если не единственный, залог целостности государства, роста его экономической мощи, единства обогащающейся культуры. Когда же вырастут и вступят в жизнь потомки иммигрантов, родившиеся в России, тогда ситуация для коренных начнет меняться. Но это слишком отдаленная проблема, которая к тому же требует отдельного исследования.
Лидер и цель
Понятно, что даже первые шаги на этом пути — восстановление экономики, оздоровление финансов, капитальный ремонт аппарата — невозможны без сильной и эффективной власти в стране. При этом опыт предыдущих веков имперского существования, трех революций начала XX века и двух контрреволюций его конца, но главным образом опыт семидесяти советских лет – все это дает достаточно материала для сравнения и выводов.
Исторический опыт говорит, что во все времена вопрос о власти в России решался в ее столице. Бунты в провинциях, разброд, «парады суверенитетов» начинались не тогда, когда усиливались чьи-то уделы, а когда ослабевала царская воля. Либерализм верхов всегда у нас воспринимался низами как временная слабость власти, как возможность пограбить казну и друг друга. Зато очередной Грозный быстро ставил удельных князьков на место, сек заворовавшихся по всей стране, укреплял гарнизоны, и государство снова начинало работать как более или менее слаженное целое.
То, что сегодня укрепляются своенравные региональные лидеры (Шаймиев, Немцов, Наздратенко и т. д.), умеющие вынудить Кремль принять свои условия, даже навязать гражданскую войну, как сделал Дудаев, для России вовсе не означает «укрепления демократии на местах». Это просто еще один признак разгрома. Это обезволивание центров управления противника как необходимое условие для закрепления победы. И если еще можно спорить, проявлял ли государственную волю Горбачев и в каких специфических формах, то Ельцин с первых дней президентства демонстрировал в отношении исторической России волю антигосударственную, до него для российского правителя немыслимую.
Завтрашний день России всегда зависел больше от характера хозяина Кремля и качеств его окружения и гораздо меньше — от состояния экономики, армии, от умонастроений в обществе и в окружающем мире. Можно вспомнить стремительно богатеющую Россию начала века и то, что сотворили с нею Распутин и безволие царского двора. А можно — почти разгромленный неудачным началом войны, потерявший лучшие земли, города и заводы Советский Союз, деморализованный поражениями и страшными людскими потерями советский народ – и вспомнить то, что сделал в безнадежном положении Сталин, когда оправился от шока, мобилизовал свою личную волю и перетряхнул всю верхушку государства и армии. Так что не нами это заведено, не на нас, очевидно, и кончится.
Для будущего России важны не столько лозунги, не столько партийные и хозяйственные программы, под аккомпанемент которых воцарится новый президент, сколько сила его личности, воля, а главное — цель, которую поставит перед собою этот человек. Если он захочет покойного царствования для себя лично и гарантированного благополучия своему потомству, он не станет менять нынешнее положение. Сырья в России на его век хватит, терпения масс тем более, родные банкиры и мафиози будут его поддерживать всеми своими средствами, да и на Западе будет всегда обеспечен радушный прием и декоративное место в почетных собраниях. А к регрессу экономики и государства народ приспосабливается не хуже, чем к прогрессу (примеров у нас тому масса: Чечня, Приднестровье…). К тому же регресс, уменьшая население страны, уменьшает количество недовольных режимом, тогда как прогресс увеличивает то и другое. Важно только, чтобы регресс был достаточно постепенным и при этом объявлялся бы именно прогрессом. Людям не нравятся напоминания о том, что они вымирают, им нравится верить в светлое будущее, и не надо лишать их этого удовольствия.
Если же новый правитель России каким-то чудом окажется действительно привержен идее возрождения государства, тогда он восстановит против себя очень влиятельные, даже могучие силы, причем не только в стане победителей, но и в собственном доме.
С победителями и их интересами ясно настолько, что нет смысла на этом задерживаться. Внутри же страны он встретит ожесточенное сопротивление компрадоров — причем не только в бизнесе или финансах, но также среди политических групп, укрепившихся в ходе демократизации и приватизации «а ля рюсс», среди деятелей культуры, печати и массовой информации, хорошо зарабатывающих на рекламе и накачке России западной попсой. Ощетинятся национальные элиты в автономиях, почуяв угрозу приватизированным кускам своих республик. Еще более встревожится мафия, поскольку ей всегда приходится принимать на себя первый удар «наведения порядка». Обеспечен глухой, но эффективный саботаж чиновничьей массы, сплошь пораженной коррупцией и тоже не ждущей хорошего от крутых перемен. Из структур государственного аппарата, пожалуй, только силы правопорядка и армия будут связывать с новым курсом надежды на улучшение своего положения и могут рассматриваться как организованная (притом вооруженная) опора этого курса.
Зато – и в этом можно быть уверенным – линию на возрождение государства поддержит директорский корпус. Собственно, это его единственная надежда сохранить свои предприятия действующими. Так же как и для рабочих — сохранить свои рабочие места, а с ними возможность регулярного заработка и хоть какие-то социальные гарантии. Поддержит почти вся наука, за исключением тех, кто лишается западных грантов (но эти при возможности все равно эмигрируют), поддержит вся система образования, просвещения и культуры. Поддержат работники медицины. Поддержит студенчество и молодежь. Безусловно и безоговорочно курс на сильную державу поддержит российское село – а это все еще треть населения.
Следует особо подчеркнуть, что поддержка (равно как и сопротивление) действиям такого лидера обеспечена независимо от их идеологической упаковки. Назовет он себя коммунистом или демократом, монархистом или либералом, это не имеет ровно никакого значения. Отношение общества к нему будет определяться целью. Какая бы партия, чьи бы деньги и ожидания ни вознесли его к власти, цель сама по себе на несколько лет рассортирует россиян на друзей лидера, врагов лидера и выжидающее, как всегда, большинство. А исторические особенности страны, ситуация в окружающем мире, методы противников и не в последнюю очередь национальные свойства россиян — все это продиктует ему вполне определенный характер действий.
И я с сожалением утверждаю, что этот характер — принуждение.
Потому что государство — это принуждение. Сильное государство — сильное принуждение. Российское государство — российское и принуждение, которое может быть не совсем таким, к какому привыкли на Западе.
Без принуждения нет никакого государства. В Сингапуре за окурок, брошенный на улице, полагается штраф в 500 долларов, поэтому Сингапур исключительно чист, а вовсе не потому, что населяющие его китайцы и индийцы здесь чистоплотнее, чем у себя на родине. В Иране карманному воришке отрубают руку, поэтому там безработная молодежь мечтает об армии, избавляющей от необходимости украсть на кусок хлеба. В Японии страшнейшее наказание для человека не тюрьма и не смертная казнь, а изгнание из общины (увольнение из фирмы, исключение из школы, пинок под зад из банды “якудза”), поэтому японцы работают на одного хозяина всю жизнь, сколько бы он ни платил. Во Франции жандармы усмиряют пьяниц, захватывая их за кожу специальным крючком, похожим на рыболовный, поэтому самые пьющие в мире французы пьют по домам и не бузят на улицах. В Соединенных Штатах полицейский, увидев на улице человека с револьвером, стреляет ему в лоб, а затем интересуется разрешением на оружие. Но пуще этой пули средний американец боится вдруг остаться без работы, а значит, без кредита, а в перспективе и без дома, без машины, без семьи, — и это тоже форма социального принуждения.
У нас же штрафами да рыболовными крючками — после стольких лет вседозволенности и беззакония — уже не обойдешься. Буквально все, что понадобится сделать для возрождения России, потребует жестокой борьбы, подавления сопротивляющихся и принуждения несогласных. Время митингующих площадей прошло. Демократические обсуждения проблем хороши там, где есть возможность и время для обсуждения, – в парламенте, научных центрах, советах и т. д. Поиски компромисса — лишь пока компромисс успевает воплотиться, иначе в нем нет смысла. За пределами этих границ кто-то должен брать на себя инициативу и ответственность, кто-то должен решать и добиваться исполнения решений. А очень многие решения в такой период вообще могут приниматься только авторитарным порядком. И некоторые методы проверки исполнения, увы, граничат с репрессиями, а иначе ничего не будет исполнено. Это все не очень-то приятно говорить, но это так, потому что такова человеческая натура. При любом строе.
Я уже не говорю о том, что лидер, способный поставить перед Россией великую цель, с самого начала рискует жизнью. Как только его противники поймут, что игра пошла всерьез, его попытаются убить. А нынче у нас, как известно, нет проблем любого президента грохнуть – хоть банка, хоть страны, — вопрос лишь денег и подготовки. Защитить лидера сможет только гарантированность неминуемой расплаты, а еще надежнее — корпоративной ответственности, и это обстоятельство тоже отнюдь не смягчит сурового лица режима.
Сталину потребовалась нечеловеческая жестокость, чтобы в короткий срок превратить Россию из малограмотных крестьянских полуазиатских задворок Европы в мировую державу, мощную во всех отношениях, в одного из двух вершителей судеб той же Европы. Нынешняя ситуация далеко не так драматична, поскольку нет смертоносного противостояния идей. В сущности, для Запада речь идет всего лишь о контроле над многочисленными рынками Евразии, для России — о сохранении культуры и права на самостоятельное место в истории. Это тоже немало, но все же это не повод для смертельной схватки народов. Поэтому (как и по ряду других причин, которые можно разобрать подробнее) авторитарный режим периода возрождения не сможет повторить ужасы сталинского.
Да и не будет в том нуждаться. Все переменилось, и чиновнику в современной России спать под мостом и кормиться благотворительным супом было б не намного слаще, чем его коллеге в тридцать седьмом схлопотать десять лет без права переписки. Зато безработный, в отличие от расстрелянного, может быть мобилизован на Север или в Сибирь, — но уж не для того, чтобы елки пилить, а в более почетном качестве администратора, организующего, например, поселения иммигрантов.
Власть — пассионарность и прагматизм
Имперская Россия не была похожа на европейские или азиатские монархии, как не была и их гибридом. Коммунизм в России строился по идеям заимствованного на Западе марксизма, но результат не имел с теорией ничего общего и стал сугубо российским явлением. Точно так же будет своеобразен общественный строй, которому суждено (если суждено) возродить державу.
Стоит сразу отвести крайние и потому невозможные варианты.
Один из них — восстановление Союза ССР в том виде, в каком он существовал до 1991 года. Нет и больше никогда не будет господства тотальной догмы, без чего невозможно воссоздать КПСС в ее функции несущего каркаса государственного аппарата. Нет и больше не будет тотальной госсобственности, во всяком случае в форме господства московской бюрократии над ресурсами всех союзных республик и областей.
Другой невозможный вариант – это установление в России в обозримом будущем демократии некоего идеально западного образа. Его признаки: правовое государство и гражданское общество, разделение властей с их сменой путем регулярных всеобщих выборов, свободная рыночная экономика, мощный средний класс, развитое самоуправление и т. д. Все это — итоги длительных и труднейших процессов, которые стоили западным народам столетий войн, исканий, революций, которые и у них оплачены миллионами жертв. Кроме того, все это результаты деятельности вполне определенного человеческого материала, имеющего неповторимую историю, особую культуру и уникальные природно-географические условия жизнедеятельности. Нигде на планете, в том числе в России, таких условий нет, как нет и такого материала. Поэтому простого воспроизводства западной демократии нигде не произошло — ни в Юго-Восточной Азии, ни в арабском мире, ни в Латинской Америке, ни в Африке. Всюду «национальной специфики» оказывается больше, чем простого воспроизведения.
Третья невозможная крайность — эффективная и при этом устойчивая военная диктатура по типу чилийской, греческой, южнокорейской. Начиная с событий августа 1991 года военная верхушка уже не раз могла бы взять власть в стране в свои руки, даже была побуждаема к этому, но всегда отмалчивалась. Сесть генералу в Кремле не проблема. Так же не будет проблем и с советниками, с планами реформ, может быть, даже с кредитами. Проблема — как управлять территориями, предприятиями, структурами госаппарата, если собственный армейский организм полуразрушен реорганизациями, а остатки истощены неплатежами, бегством кадров, теперь еще и чеченской войной. Армия в замкнутом круге. Пока не возродится государство и его экономика, не будет средств на возрождение дееспособной армии. Недееспособная армия не может справиться с задачей возрождения государства.
Впрочем, перечислять невозможные крайности можно долго. Вернемся к нашей линии, отнюдь не радикальной, отвечающей интересам, чаяниям и традициям народа, соответствующей его возможностям, вполне осуществимой — но только в условиях чуда.
Итак, не коммунизм, не западная демократия, не диктатура… Что же это может быть такое?
Очевидно, сочетание целесообразных черт этих режимов, причем не из пустоты возникшее, а развившееся из того, что властвует над Россией сегодня.
А властвует сегодня — частный капитал. Вот первое и основное свойство западной (буржуазной, как ее еще называли) демократии, к тому же наиболее глубоко укоренившееся в нашей действительности. Но капитал уже — российский, а не западный. Российский по своим источникам, российский по массе владельцев, российский по будущим главным объектам вложения и получения прибыли. Накапливаясь в западных и отечественных банках, особо при этом не афишируясь, российский частный капитал стал уже, видимо, одним из крупнейших в мире и продолжает расти. А как потенциальный инвестор в российскую экономику он уж точно крупнейший в мире.
Единственное, что нужно российскому частному капиталу для старта в качестве крупнейшего инвестора в российскую экономику, — это политические и юридические гарантии стабильности правил игры, а также разумное налогообложение. Ему безразлично, режим какого цвета даст эти гарантии. Важна их стопроцентная надежность, важна устойчивость самого режима.
Поэтому не настроенная компрадорски часть наших капиталистов — а это, хочется думать, достаточно большая и дальновидная часть — поддержит именно национального лидера с его общенациональной целью, а не сохранение протектората Запада. Поскольку в условиях протектората преимущества в использовании ресурсов России будут всегда и непременно иметь западные капиталисты.
Вторая реальная сила — директорский корпус России. Его поддержка лидеру, как уже сказано, обеспечена, равно как поддержка третьей конкретной, организованной силы в государстве — армии и правоохранительных структур.
Но это вовсе не означает, что наши три реальные силы настроены против Запада как такового и собираются похерить завоевания демократии в России. Частный капитал уже не сможет существовать изолированно от мировой финансовой системы. Директора почувствовали себя полноправными владельцами предприятий и не собираются отказываться ни от собственности, ни от притока западных технологий. Военные предпочитают мирную работу в сильной армии безнадежным войнам вроде чеченской, балканской, ливанской. Правоохранительным органам хватит хлопот с бандитами, а политический сыск и репрессии всегда оборачивались против них самих. Вряд ли кто из них может быть настроен против парламента как органа выявления и согласования противоречий, государственного контроля, законотворчества, и уж никто в здравом уме не предпочтет личный произвол властителя цивилизованному судопроизводству.
Поэтому можно рассчитывать, что реальные силы общества — то есть финансы, экономика, силовые структуры — будут сдерживать посягательства власти на позитивные результаты краха коммунизма, на конструктивное сотрудничество с Западом. Они могут (и должны) придавать пассионарной власти постоянный прагматический характер. Проще говоря, выправлять диктаторские заскоки лидера.
Сотворение державы
И только тогда смогут дать результат втуне лежащие (но существующие же!) условия для возникновения на огромной части евразийского материка качественно нового человеческого сообщества. Эти условия суть:
– Колоссальная территория нынешнего российского государства. Сегодня здесь проживает менее 150 миллионов человек, и это количество снижается на 1 миллион ежегодно. Но пространства хватило бы для свободного расселения гораздо более внушительного сообщества. Со сравнительно небольшой средней плотностью населения, какую имеют США, в России разместились бы более 460 миллионов человек. Если принять за основу китайскую плотность, то поместятся более 2 миллиардов, а японскую — 5,7 миллиарда, то есть все нынешнее население Земли.
К счастью, японский и китайский показатели для нас фантастичны, но американский — реален и достижим.
– По самым скромным оценкам у России больше разведанных природных ресурсов (10,2 триллиона долларов), чем у Бразилии, Южной Африки, Китая и Индии, вместе взятых (соответственно 3,3 + 1,1 + 0,6 + 0,4 триллиона долларов) . При этом топливно-энергетические и сырьевые запасы Сибири толком еще не разведаны и могут преподнести такие сюрпризы, которые на столетия закрепят за Россией статус обладателя богатейших ресурсов мира.
– На территории России осталась наибольшая часть (по разным отраслям -от 70 до 100 процентов) созданной Советским Союзом колоссальной инфраструктуры. Действует мощная сеть производства и распределения электроэнергии, работоспособна тяжелая индустрия, есть развитая система железнодорожного, водного и воздушного транспорта. Все это создавалось с такими запасами на будущее, что даже сегодня число рабочих мест в производственной сфере России, включая простаивающие и законсервированные, превышает их число в Соединенных Штатах.
– Еще не разрушены накопленные во времена СССР потенциалы военных и аэрокосмических технологий, уникальная сеть исследовательских и учебных центров. Продолжают работать и даже развиваются системы телекоммуникаций, без которых невозможно современное государство.
– Бывшие советские республики представляют собой отличный рынок сбыта продукции, произведенной по российским традициям и стандартам, и при этом конкурентоспособной в этой среде с продукцией остального мира. Торгово-экономические связи с развитыми странами будут стимулировать освоение западных технологий и выход со своей продукцией на рынки Запада. Однако главным фактором экономического роста может стать (как это было в послевоенной Германии) гигантская емкость внутреннего рынка страны.
– Население России представляет собой концентрированное (82 процента русские), укорененное на своих территориях, все еще сильное в интеллектуальном, творческом и культурном отношении этническое ядро. К 123 миллионам нынешних русских россиян могут в несколько лет добавиться еще 25-27 миллионов из ближнего зарубежья. Этого количества достаточно, чтобы при оживающей экономике и ежегодном плановом приросте численности всего в 5 процентов нарастить за 20 лет население до 400 миллионов, а еще через 5 лет -до 500 миллионов граждан. Причем национальный состав этого государства будет полностью определяться демографической политикой правительства. Сумеет оно добиться повышения рождаемости в русских семьях — тогда рост экономики обеспечен и без трудовой иммиграции, страна останется практически мононациональной. Не получится — несколько процентов иммигрантов в год скорее ассимилируются сами, но уж никак не создадут угрозы растворения русских в других культурах и нациях.
– Демографические взрывы на южных и восточных рубежах России не оставляют ее бедным соседям иного выхода, как массовые выбросы избыточной молодежи, вообще активной части населения, на север в поисках лучшей доли. Это дает возможность иммиграционного отбора лучшего материала. И это же диктует необходимость превращения границ России в непроницаемый барьер для несанкционированных пересечений.
– Наконец, необыкновенно удачное географическое положение страны как естественного моста между тремя самыми развитыми и богатыми на сегодняшний день регионами мира — Западной Европой, Юго-Восточной Азией и Северной Америкой. Уже при их нынешних обменах товарами и информацией стоит только обеспечить более быстрое, надежное и безопасное сообщение между ними, и одно это станет существенной статьей доходов России. А в будущем эти потоки, и, соответственно, доходы, возрастут еще больше. Кроме того, само движение товаров через Россию побудило бы производителей включать в цепочку не только ее транспортные, но и производственные возможности – например, размещая сборочные предприятия не у себя, а в российских городах, с их более дешевой рабочей силой.
Действия нынешней власти трудно объяснить интересами России. Ну, например, стал привычным импорт продовольствия на 15-20 миллиардов долларов в год (почти вся выручка от продажи нефти), который так же привычно объясняется неэффективностью прежних колхозов-совхозов, трудностями в становлении фермерства и тому подобной чепухой. В результате пустеют новые тысячи деревень и зарастают все новые миллионы гектаров не так давно плодородной пашни. Восстановление собственного сельскохозяйственного производства вообще как-то сходит с повестки дня.
Между тем, если новая власть поставит именно его как первоочередную задачу, то это будет означать, что ежегодные 15-20 миллиардов долларов можно переключить на восстановление и модернизацию собственного промышленного производства. И это не просто немалые деньги. Это вообще предельная сумма, которую, по оценке специалистов, российская экономика способна воспринять на эти цели. И именно ее мы вместо обновления заводов сегодня тратим на добивание крестьянства!
Если все же случится чудо и во главу угла правительство поставит интересы своей страны и народа, Россия начнет преображаться с присущей ей стремительностью — как это было в период промышленной революции 1890—1913 годов, во время нэпа 20-х, в индустриализацию 30-х, в годы послевоенного восстановления страны.
Планово-коммунистический Китай все последнее десятилетие имел прирост производства на уровне 10 процентов в год и даже перекрывал 13. А что для рыночной России означал бы прирост производства на 7 процентов в год, которые принесет возвращение репатриантов? Со смехотворной цифры в 600 миллиардов долларов (данные Госкомстата РФ за 1995 год) валовый внутренний продукт за 5 лет действия программы репатриации поднялся бы до 840 миллиардов. Не Америка, конечно, та имела 6400 миллиардов долларов еще в 1993 году. Но все же рост валового продукта в 1,4 раза при росте населения страны на 17 процентов, и это будет означать, что через пять лет мы произведем товаров на сумму 4800 долларов на душу в год вместо нынешних 4000. Тоже не изобилие, конечно.
Однако генеральным результатом этих лет должно быть не изобилие, а, как мы уже говорили, освобождение от всех видов иностранной зависимости, от продовольственной в том числе. Начнет приносить результаты переоснащение промышленности. В этих условиях мощная экономика, которой несмотря ни на что располагает Россия, – при обеспеченности собственным сырьем и энергией, при необходимости наполнения изголодавшегося внутреннего рынка, при огромных потребностях в строительстве, какие создадут репатрианты и растущие предприятия, — может устойчиво развиваться со средними темпами роста, не уступающими китайским. Эту истину подтвердит вам любой экономист.
Если поддерживать такие темпы следующие 20 лет, то ко времени, когда Россия превратится в 400-миллионную страну, ее валовый внутренний продукт составит 5650 миллиардов долларов и станет сопоставим с ВВП крупнейших стран Запада, в том числе и Америки. Во всяком случае, российские предприятия наработают на российскую душу свыше 14 000 долларов в год — в 3 с лишним раза больше нынешнего! И хотя американцы тоже не собираются стоять на месте, но для экономики США 3—4 процента годового прироста давно уже стали пределом.
И что тогда?
Россия, нарастившая богатство, мускулы и авторитет, будет формулировать свои национальные интересы и цели существенно иначе, нежели сегодня.
Может появиться такая, например, редакция:
“Государственное устройство России — федерация с добровольным вхождением территорий и процедурой выхода, исключающей ущемление интересов других субъектов. Вхождение территорий осуществляется по результатам плебисцита их населения и на условии принятия ими юрисдикции России“. Другие подробности могут оказаться не столь важны, как это представляется сегодня. Править может президент, либо премьер, либо председатель Федерального Собрания – главное, чтобы это был подлинно национальный лидер, способный поддерживать внутренний баланс интересов и вести страну вперед. Из нынешнего множества квазипартий могут вырасти две-три настоящие, выражающие интересы крупных социальных сил, вот они-то и будут соперничать на выборах. Найдут свое место в структуре власти суд и парламент, причем по российской традиции это место может оказаться достаточно скромным. Что с того? Важно не то, насколько точно сложившееся в России здание власти будет копировать американскую или французскую постройку. Важно, обеспечивает ли оно осмысленное, дружное, целенаправленное движение страны. И если обеспечивает, то не будет ничего удивительного, если под крылом России довольно быстро и абсолютно добровольно соберутся обратно народы бывшего СССР — по всяком случае, те из них, кто к тому времени потеряет надежду выкарабкаться из нищеты и самоистребительных войн. Как не будет странного и в том, что страны Восточной Европы и Балтии к тому времени закрепят за собою естественную роль технологических и торговых коридоров между Россией и Западом и, может, даже подпишут на этот счет некий новый Варшавский Договор.
И это не будет восстановление Советского Союза. Но это будет еще один шаг к появлению в Евразии сверхдержавы будущего, в сравнении с которой Советский Союз станет вспоминаться лишь как проба сил.
Или такая вот формула:
«Демократия развивается постольку, поскольку она отвечает развитию правосознания населения и его мотиваций. Гарантами обеспечения основных прав и свобод личности, включая право собственности, свободу слова и убеждений, а также право на жизнь, являются российское государство и его Конституция, одновременно устанавливающая пределы для этих прав и свобод”. Это будет означать, что в России больше нет места спекуляциям на принципах народовластия, на деле лишь расшатывающим всякую власть в стране, не позволяющим сложиться полноценному среднему классу и укрепиться институту частной собственности. Гражданское общество не может взяться ниоткуда, а тем более из общества холопов и столоначальников. Если уважение к закону не впитывается с молоком матери, не воспитывается с младенчества религией и страхом перед Судом Божиим, его придется несколько десятилетий внедрять в массовое сознание неотвратимостью наказания — другого пути, увы, нет. Если свобода совести и слова понимается в массе как позволение говорить и делать, что заблагорассудится, как сигнал к моральному беспределу, то Основному Закону придется взять на себя, вместе с Церковью, также роль блюстителя этических норм. Что же до вероятного возмущения Запада, то Россия сможет напомнить, что и он прошел похожие этапы двести – триста лет назад, что и там почтение к закону и правам ближнего внушали отнюдь не только проповедями.
А может быть принят следующий принцип:
«Россия самостоятельно определяет пути, способы и пределы своего развития, учитывая исторические традиции и ориентируясь на собственные цели. В любых действиях российское государство исходит из интересов своего народа, а также из подписанных международных норм и соглашений. Экономика России взаимодействует с мировой экономикой и экономиками отдельных стран в той мере, в какой это способствует улучшению условий жизни ее населения”. Только после этого можно будет сказать, что страна обрела наконец необходимый каждой Державе здоровый государственный эгоизм и теперь способна к самостоятельному развитию, накоплению собственных богатств, а стало быть, и к эффективной помощи нуждающимся.
Наконец, была бы в этих условиях совершенно логична и такая формула:
“Вооруженные Силы России имеют численность, состав, оснащение и подготовку на уровне, гарантирующем силовое отражение любых внешних угроз, в том числе возникающих одновременно с разных направлений. Этот уровень также исключает любое политическое воздействие на Россию и ее союзников с позиции силы и обеспечивает ей возможность эффективного участия в международных миротворческих акциях. Вооруженные Силы России способны защитить жизненные интересы страны в любой части света”. Собственно, это все уже сегодня в полной мере относится к армии великой державы, только вот держава эта — не Россия, а Соединенные Штаты. Значит, есть у кого поучиться? Увы, это значит совсем другое. Сама логичность и обоснованность последней формулы делает ее просто фантастической.
Несложные и абсолютно реалистичные экономические выкладки предыдущих глав, обоснованные в них могучие возможности и вытекающие из них глобальные притязания обновленной России — все это лишь еще одно подтверждение причинам, по которым Запад будет держать Россию под своим контролем так долго, как только сумеет. Уж если мы даже в сегодняшнем плачевном состоянии не упускаем случая всюду, где только хватает пороху, проявить свой византийский нрав, то что будет с Западом, вернее, с его господством в современном мире, когда Россия опять сравняется с ним по экономической и военной мощи? За карточным столом Европы возникнут совершенно новые расклады. А это никому из тех, кто ныне держит банк истории, не нужно.
И потому сегодня…
Но как же быть простому россиянину, который живет каждодневными заботами, имеет дело с реальностями своей страны и не желает слышать после коммунизма о всяких там утопиях и сказках про светлое будущее?
Разные люди, конечно, судят по-разному. Большинство, по истинно русскому обыкновению, надеется, что “авось хуже не будет», хотя все годы ельцинских реформ и во всех отношениях жизнь в стране неуклонно ухудшается. Чтобы не застревать на спорах вокруг количества колбасы и ширпотреба в магазинах, напомню, что существует несколько фундаментальных показателей качества жизни в любом государстве, и связаны они со здоровьем и возможностями развития его граждан. Ниже приведу лишь некоторые данные, доложенные на Всероссийском Пироговском съезде врачей.
Самое тяжелое, что с нами происходит, — страна попросту вымирает, причем беспрецедентными для мирного времени темпами. На каждую тысячу жителей в год рождается ныне 9, а умирает 15 человек. На каждые 100 родов приходится 212 абортов. Если раньше ежегодно рождалось 2,5 миллиона новых россиян, то в 1993-1994 годах — всего по 1,4 миллиона детей. Средняя продолжительность жизни, которая росла весь советский период (исключая, разумеется, годы Отечественной войны) и в 1986— 1987 годах достигла для мужчин одного из лучших в мире показателей в 65 лет, к 1994 у мужчин же сократилась до 57 лет. Это значит, что тот, кто сегодня работает, не имеет шансов дожить до пенсии!
Однако для страны важна не только численность населения, но и его физические кондиции. Между тем сегодня более 70 процентов беременных женщин в России имеют настолько серьезные отклонения в состоянии здоровья, что лишь у 40 процентов роды протекают сравнительно благополучно. Более же половины младенцев рождаются с нарушениями здоровья. Хронические заболевания имеют 13-20 процентов дошкольников и более половины школьников, включая сюда детский сифилис и позорные в мирное время педикулез и чесотку.
У взрослых дела еще хуже. Повышается распространенность сердечнососудистых, онкологических, эндокринных и обменных заболеваний, вирусных, бактериальных и паразитарных болезней. Растут туберкулез, дифтерия, корь, гепатиты, холера, дизентерия и другие кишечные инфекции, СПИД, венерические болезни.
Откуда хвори? Во-первых, именно от качества жизни. Половина жителей России употребляет воду, не соответствующую элементарным требованием гигиены. В 84 крупных городах загрязнение воздуха более чем в 10 раз превышает предельно допустимые концентрации. С питанием же у россиян, при всем богатстве магазинных полок, дела обстоят гораздо хуже прежнего — и продолжают ухудшаться. Душевое потребление рыбы, например, составляет треть от уровня 1987 года, мяса, птицы, сыра, сахара — половину, колбасных изделий, масла, маргарина — две трети. Потребление мяса теперь в России наполовину меньше, чем в США, Франции, Германии, фруктов и ягод — на две трети. Самое же страшное для будущего — сегодня более 60 процентов российских матерей ограничивают детей в необходимом питании из-за дороговизны продуктов или их отсутствия.
Скверные воздух, вода и питание — еще не все беды. Общая ситуация в стране такова, что свыше 70 процентов россиян живет в постоянном психоэмоциональном и социальном стрессе. Это вызывает рост депрессий, реактивных психозов, тяжелых неврозов и психосоматических расстройств, психических срывов, алкоголизма и наркомании, антисоциальных вспышек.
О состоянии же российского здравоохранения лучше не говорить. Это отдельная, скорбная и безнадежная, тема. Как и состояние других систем нашего общества, от которых зависит безопасность и жизнь каждого, – транспорта, правоохраны, атомной энергетики и т. д.
Но есть и другие вещи, кроме физической безопасности, с которыми не может не считаться каждая российская семья. Одна из важнейших — образование, которое смогут получить наши дети. О том, что происходит в этой области, в которой еще недавно мы занимали ведущие позиции в мире, тоже сказано экспертами достаточно. Школа, которой мы так гордились, нищает. Нет денег на оборудование и приборы, не хватает тетрадей и учебников. Эксперименты с лицеями и пр. в массе своей провалились. Колоссальный шаг назад — переход от всеобщего среднего образования к «основному», способному готовить лишь рабочую силу для простых тяжелых производств (и это тогда, когда Запад переходит ко всеобщему двенадцатилетнему образованию!). Около двух миллионов детей уже вообще не посещают школы. По числу студентов на миллион населения Россия со второго места в мире скатилась на пятнадцатое, вообще выпав по этому показателю из группы развитых стран. Качество подготовки оставшихся студентов ухудшается с каждым годом — прежде всего вследствие катастрофического состояния российской науки, массовой утечки «мозгов» за рубеж (в том числе «мозгов» преподавательских). Средств из бюджета выделяется на высшую школу все меньше и меньше…
Наконец, неуклонный рост преступности и внутренние войны — факторы, представляющие наибольшую угрозу молодому поколению. Банды рекрутируют, растлевают и убивают в разборках молодежь практически всех социальных слоев. И это же относится к армии — рекрутируют, растлевают и убивают. Разница лишь в том, что бандиты своих хоронят с почестями, на престижных кладбищах, а военная машина нынешней России способна бросать убитых ею мальчиков на съедение собакам, как это было в Грозном.
Поэтому судьба детей и собственное будущее становятся главными предметами тревоги для миллионов россиян, не склонных полагаться на авось и на причудливые результаты избирательных кампаний. Выходов же здесь видится два.
Первый: насобирать, воспользовавшись ситуацией, такое количество денег, которого должно хватить на обеспечение приемлемого уровня жизни, на выплаты всем тем, от которых зависит его сохранение и решение жизненно важных вопросов (включая «отмазку» детей от армии), на учебу детей за границей; средства на черный день и старость вкладывать в недвижимость, но лучше всего — в западные банки; быть в постоянной готовности в случае чего выехать за рубеж.
Второй (для тех, кто не умеет пользоваться криминальными ситуациями): эмигрировать на Запад прямо сейчас, как есть и с тем, что есть.
Есть все основания считать исход «обманутых и разочарованных», начавшийся при Ельцине, четвертой волной эмиграции, которая только в начале своего подъема. Причем по позитивному значению для Запада ее можно уже сравнить с первой, послереволюционной волной, когда из страны выбрасывались недоистребленные остатки ее наиболее образованных и культурных слоев. Теперь уезжают (и будут уезжать все больше) люди, слишком порядочные, чтобы приспосабливаться к криминальному режиму, слишком поверившие в идеалы правового общества, чтобы участвовать в реставрации коммунизма, слишком энергичные, чтобы дожидаться в нищете обещаемых «демократами» рыночных чудес. Уезжают люди, желающие жить по закону, уставшие от бесконечных экспериментов над собой, приверженные простым и ясным ценностям бытия: дом, семья, достаток, уверенность в будущем. На излете провалившейся буржуазной революции страну покидает ее несостоявшийся средний класс.
Миллионы просвещенных обывателей разуверяются в возможностях своей страны когда-либо зажить «по-человечески». Многие разуверились окончательно. И чем живописнее Запад средствами своей пропаганды рисует на горизонте России мираж капиталистической обетованной земли, тем истовее желают эти люди для своих детей — хорошие ведь работники! — надежного и благополучного будущего. И становятся в очереди к посольствам.
Но все же…
Гадателей и прорицателей о будущем страны сегодня предостаточно — и среди самих россиян, и в числе иностранцев, кому по каким-то причинам есть дело до России.
Правда, есть полагающие, что будущее державы вообще осталось в ее коммунистическом прошлом, а впереди лишь бездарное повторение пройденного другими да вечная трусца в арьергарде богатых и процветающих государств. И есть убежденные, что события 1991-1993 годов отметили вступление России в заключительную фазу ее тысячелетнего исторического пути и что нынешнее ее состояние только кажется хаотической цепью абсурдных ситуаций. А на самом деле все в нем настолько логично и взаимоувязано, как может быть только в агонии.
Однако же России вряд ли может быть вообще что-либо предначертано — процветание, прозябание или гибель. Ибо всю свою историю наше сообщество только и делало, что опровергало всевозможные планы относительно него, причем проекты собственных правителей извращались с тем же успехом, что и намерения завоевателей (а ведь среди тех и других бывали весьма неглупые люди!). Сравнительно спокойные и относительно благополучные периоды использовались нами не столько для накопления богатств, сколько для разжигания внутренних смут. На краю же очередной пропасти Россия всякий раз собиралась с силами, несла — как водится у нас — огромные потери, но из схватки выходила пугающе обновленной, усилившейся, и еще менее постижимой, чем была.
Так с какой же стати именно нынешние угрозы существованию российского общества и государства должны оказаться роковыми?
У истории свои законы. Один из них — закон воспроизводства человеческих сообществ, согласно которому могут быть как угодно изменены материальные условия жизни народа, принципы его социальной организации, границы его территории. Но если только в передрягах сохранится этническое ядро, если сохранятся основы культуры и духовности нации, сохранится живой язык — тогда на новом уровне обязательно восстановится именно тот тип сообщества, какой для этого народа был характерен в прошлом. Китай вот уже две тысячи лет при всех пертурбациях своего пути остается Великой Поднебесной империей, и не существует сил, способных превратить его в подобие Европы. Индия на протяжении тысячелетий была конгломератом религий, культур и княжеств, таковым остается и сейчас. Япония и в средние века была островной империей, и сегодня она империя, только средства ее господства над окружающими народами уже не военные, а сугубо экономические (что не меняет сути дела). Германия же как в средние века представляла объединение земель и городов, так и ныне она федерация, и по-прежнему успешно главенствует в Европе, потому что второй быть попросту не может.
А Великобритания? Имперский, киплинговский дух британской нации отнюдь не заглох с потерей колоний, над которыми не заходило солнце. Задолго до того одно из ее ответвлений, покорившее североамериканские прерии, лишь закалило пресловутый дух в борьбе с собственной метрополией, усилило его достоинствами демократии, создало мощнейшую в мире экономическую базу (невозможную в крошечной доброй Англии) и с нового плацдарма повторило наступление на мир — но уже опять-таки иными средствами. Так что над «сферой жизненных интересов» англосаксов солнце по-прежнему не заходит.
Все это относится к нашей стране в полной мере. Если только русскому и вкрапленным в него народам удастся сохранить себя, если дух российской нации найдет выражение в воле лидера и воплотится в движении к цели, тогда возрождение великой державы — вопрос лишь времени и поиска форм, в которых неизбежно восстановление Исторической России.
Сим и будем поддерживать наши надежды на чудо.
Москва, апрель – май 1996 года